Вадим следит за моим побегом и приглушённо смеётся, а я успокаиваюсь лишь, когда крепко запираю летник. Фух, справилась.
– Пойдём есть оладьи, – предлагаю, снова отряхивая руки от остатков зерна. – Бабуля напекла обалденные оладушки. Пальчики оближешь!
– Только если твои облизать предложишь, – усмехается, а я щипаю его за плечо, чтобы оставил за пределами этого двора свои пошлые шуточки.
– Иди к столу, я сейчас руки помою и тоже подойду.
Но Вадим не торопится оставлять одну: следит своими голубыми глазищами, от которых у меня поджилки мелко-мелко вибрируют, а в животе сжимается тугой комок эмоций. Ладно, хочет смотреть, как я руки мылю, пусть смотрит.
Яростно откручиваю кран летнего умывальника и подставляю тонкой струйке прохладной воды свои ладони. Она практически ледяная – даже суставы ныть начинают. Вадим же подходит сзади, становясь вплотную ко мне, и тоже принимается мыть руки. Со мной одновременно. Мы отражаемся в стареньком зеркале над рукомойником, и Вадим кладёт подбородок мне на плечо, заглядывая в глаза сквозь отражение.
Удивительное ощущение.
– Ты невероятная, – говорит хриплым шёпотом, от которого у меня колени в желе превращаются.
Я молчу и всё мылю, и мылю руки, хотя они давно уже чистые до скрипа, а пена попадает на ладони Вадима, и такое простое действие превращается в священное таинство – одно из тех воспоминаний, которыми я буду дорожить вечно.
Простое и незамысловатое, оно навсегда останется во мне, как крошечный огонёк, благодаря которому всегда смогу выбраться даже из самой глухой тьмы.
Мы моем руки, пока в баке не заканчивается вода. Эмоции окутывают меня плотным коконом, и я понимаю, что готова сбежать с Вадимом хоть на край света. Чтобы узнать его лучше и никто не мешал. Это то, в чём нуждаюсь, словно в воздухе, и надеюсь, что Вадим не передумал и всё это не было дурацкой шуткой.
Молча идём к столу, но чей-то окрик доносится с улицы, и я прислушиваюсь. Вадим усмехается и, не проронив ни слова, идёт к калитке. К нему гости? Или что?
Я слишком любопытная, чтобы не пойти следом, а когда вижу посетителя, столбенею.
Игорь.
– Пришёл всё-таки, – Вадим не спрашивает, утверждает, а Игорь хмурится, но кивает.
На нём относительно чистая футболка, волосы вымыты и причёсаны, и он даже побрит. На лице отражается мрачная решимость, а носок серого кроссовка ковыряет мелкие камушки возле калитки. Игорь будто бы не решается переступить порог, а я беспокоюсь, как отреагирует Настенька. С одной стороны, он её отец. Но с другой… он напугал её всё-таки.
– Пришёл, – кивает Игорь и отрывает мрачный взгляд от земли, переводя его на Вадима, а потом на меня. Но молчит, хотя я подспудно ожидаю от него какой-то грубости. – Твоё предложение в силе?
Он обращается к Вадиму, а тот кивает. Меня так и подмывает влезть в их молчаливый диалог взглядами, чтобы разобраться в происходящем, но меня это, чувствую, не касается. Какие-то мужские тёрки, в которые женщинам дверь закрыта.
Но всё-таки любопытно до ужаса, что же там за предложение такое, что Игорь даже в порядок себя постарался привести.
– В том лагере… там точно Настю не обидят? Я должен точно знать!
– Само собой, ты её отец, тебе нужно знать. – Вадим удивительно спокоен, хотя совсем недавно на моих глазах чуть не расквасил нос Игорю. Тот, вон, до сих пор розовеет, как фонарик новогодней гирлянды. – Пойдём, я тебе дам номер телефона директора, обо всём пообщаетесь.
– Мне надо Настю увидеть, – спохватывается Игорь и решительно входит во двор.
Инстинктивно подбираюсь, готовая крыльями накрыть ребёнка, если ему решат причинить вред, но потом одёргиваю себя – всё будет хорошо. Вместо споров и возражений указываю рукой в направлении ореха, и Игорь, буркнув благодарность, пулей пролетает мимо.
Но я всё равно не рискую оставить их одних, потому споро следую за Игорем.
– Папа! – взвизгивает Настя и, чуть не скинув со стола остатки завтрака, спрыгивает со стула.
Но не торопится бросаться отцу на шею – наверное, даже у всепрощающих святых детей бывает предел терпимости, за которым их родителей ждёт страх и недоверие.
Игорь тяжело вздыхает и присаживается на корточки, чтобы быть вровень с дочерью. Но рук не тянет и обнять не пытается – наверное, протрезвев, понял что-то важное.
– Настюша, папе нужно будет уехать, – говорит он тихо, а Настя крепче прижимает к себе Кляксу.
– Как маме?
Её вопрос такой простой и сложный, и я всхлипываю чуть слышно.
– Нет, не как маме, – говорит Игорь, а голос надломленный. – Я обязательно скоро вернусь.
– Хорошо, – пищит Настя, а глаза огромные-огромные. – Но ты точно вернёшься?
– Обещаю.
– И не будешь больше кричать? Совсем не будешь?
Игорь мотает головой, а Настя улыбается, но вдруг морщится, становясь похожей на своего отца.
– А я где буду? Одна?
Бросаю взгляд на Вадима, а тот сверлит взглядом затылок Игоря, будто пытается на ход его мыслей повлиять.
– А ты поедешь в детский лагерь, – откашлявшись, отвечает Игорь, и в голосе слышится улыбка. – Хочешь?
– А с тобой нельзя?
– Нет, дочка, со мной нельзя. Если хочешь, чтобы папа больше не кричал…
– … и не пил, – подсказывает Настя.
– Да… потому я по своим делам поеду, а ты в детский лагерь.
Настя думает невыносимо долго, закусив губу, хмурится, и кажется сейчас взрослой. Потом важно кивает и говорит:
– Хорошо. Если мне можно будет взять с собой Кляксу, я согласна.
Кажется, мы все трое синхронно выдыхаем, и в воздухе становится больше углекислого газа. А Настя улыбается и возвращается к столу.
– Папа, хочешь оладик? – спрашивает и протягивает Игорю густо намазанный клубничным вареньем надкусанный румяный кругляшок.
Игорь съедает его, и Настя кажется совсем счастливой.
Когда от горы оладьев не остаётся и крошки, Вадим уводит куда-то Игоря, и мы остаёмся один на один с Настей. Она наклоняется ко мне и спрашивает тихим шёпотом прямо на ухо:
– А вы будете ко мне приезжать? С дядей Вадимом?
Киваю и принимаюсь переплетать её растрёпанные косички, а Настя блаженно жмурится, как котёнок, лежащий на солнце.
– Приедем, если хочешь.
– Хочу. А на свадьбу позовёте?
Смеюсь, потому что пока не только о свадьбе говорить рано, но и вообще толком непонятно, в каком статусе наши с Вадимом отношения. Но Настя уже, кажется, всё решила за нас: принимается активно фантазировать вслух, какое у меня будет платье и как сама Настя поможет мне нести длинный шлейф почему-то по проходу церкви, а все вокруг станут восхищённо на нас смотреть и хлопать в ладоши.
