только она догадается, как нужно прилаживать друг к другу детали, — она незамедлительно его сложит. Девочкина Смерть, молчаливо перемалывавшая свои мысли и страхи, уже свернулась на ее коленке калачиком, укрывшись длинными волосами, словно одеялом. Гнущейся рукой, — хотя уже с большими усилиями достигалась плавность движений, — Сентябрь столкнула свою Смерть в мягкую замшелую ладошку. Четкого порядка действий у неё не было, ведь ни братика ни сестренку она спать ни разу не укладывала. Она попыталась вспомнить, как это делала с ней мама, — и сама вдруг едва не провалилась в сон.
Однако встрепенувшись вовремя, Сентябрь ласково убрала волосы с лица своей Смерти и запела:
Засыпай скорей, мой фрегат летучий, — Путь неблизкий лежит до Луны. Пусть тебя не пугают тучи, И твои два крыла могучих Из бумаги и строк, говорящих чуть слышно, Ввысь уносят тебя. И мотор уныл И устал не будет и песнею дышит «засыпай скорей, засыпай, засыпай». Засыпай скорей, мой фрегат летучий, — Мимо звезд твой проложен путь; На твоих двух крылах могучих Вместе с солнечным светом жгучим Будет корочка льда. Через крышу Сверкнут тебе Марс и Нептун. И пусть Мотор также бодро, распевно дышит: «засыпай скорей, засыпай, засыпай». Засыпай скорей, мой фрегат летучий, Птицей черную ночь рассекай На двух крыльях таких могучих, — Серебром оперенных и сшитых лучше Нестираемым высью домой стремленьем, — Светел путь твой в лучах огонька, Где еще слышно мамино пенье: «засыпай скорей, засыпай, засыпай».
Окончив песню, девочка поймала на себе почти не изменившийся взгляд Смерти, (разве что веки ее глаз чуточку стали ближе друг к другу), и запела сначала. Возможно, и ее мама также пела ей по нескольку раз. Хотя Сентябрь помнила, что эту песню мама начала петь совсем недавно: когда отец ушел на фронт. И что совершенно точно, как и она сейчас укачивала Смерть, мама поступала и с ней. Точно так же щекотали брови мамины свисающие каштановые волосы, как и сейчас побуревшие кончики оставшихся волос тычутся в глаза не засыпающей Смерти, которой она поет в самое ухо. Мамин запах вспомнился ей со всей отчетливостью: моторное масло, хоть и пахло специфически, никогда не заглушало аромата благополучия, уверенности и комфорта. Вспомнилось, как она полюбила его и научилась укрываться им с головой, словно одеялом. В очередной раз повторяя строчку про Марс и Нептун, Сентябрь почувствовала, как руки и ноги Смерти наконец перестали дергаться, всё ее тело расслабилось, голова удобно улеглась, а волосы рассыпались по отвердевшему запястью. Девочка запела чуть протяжнее, хотя это стоило немалых сил и огромных мучений ее пересохшим и сморщившимся связкам, — и неожиданно произошло что-то невероятное:
Смерть подросла.
Потом еще. И еще. Ее конечности вытягивались, а тело набирало вес. Совсем скоро она сравнялась размерами с самой Сентябрь, — но при этом ни скатывалась из ее ладоней, продолжавших баюкать ее и боявшихся нарушить ее покой.
«Что же я наделала?! — испуганно подумала девочка, — Если моя Смерть так вымахала, выходит я обречена!?»
Но Смерть вдруг принялась тяжело вздыхать и постанывать, не открывая глаз. Сентябрь увидела в ее открывавшемся рту что-то блестящее и угловатое, и как раз в следующее мгновение Смерть широко зевнула.
«Не трусь!» — сказала себе девочка. — «вспыльчивому ребенку положено быть смелым». Она собрала вместе почерневшие, но еще гибкие и пружинящие пальцы, и аккуратно запустила руку Смерти в рот.
— Нет! — застонала свозь дрёму Смерть, испугав Сентябрь и заставив отдернуть назад руку. — Она все эти годы любила тебя, но ты просто не мог этого заметить и понять!
В следующей своей попытке девочка практически коснулась пальцами загадочной штуки во рту у Смерти.
— Нет! Тогда на перекрестке, пойди направо, а не налево, тебе встретился бы достопочтенный старец и он обучил бы тебя кузнечному делу! — и опять Сентябрь начинать заново.
— Нет! Надо было учить своих сыновей рисовать, а не драться на мечах!
От всех бесплодных попыток Сентябрь бросило в жар. Сильно чесалось дупло в щеке, словно по краям пробивались крохотные молодые листочки. «Хватит пытаться» — сказала девочка себе и глубоко вздохнула. Она поднесла свободную руку к лицу Смерти и погладила ее волосы, думая, не оцарапают ли тонкую кожу пробивавшиеся сквозь пальцы зеленые веточки. Затем с большим трудом согнулась, нависнув над спящей, поцеловала ее в пылающий лоб и в полголоса опять запела колыбельную.
«Засыпай скорей, мой фрегат летучий…» — Одну из граней нащупали пальцы.
«Путь неблизкий лежит до луны…» — Почти как стекло, скользкое и острое.
«Пусть тебя не пугают тучи…» — Сентябрь ухватилась и потащила. Смерть всхлипнула. В ночном лесу птицы сорвались с ветвей.
«И твои два крыла могучих из бумаги и строк…» — С жутким едва выносимым скрежетом штуковина протащилась по горлу Смерти и показалась снаружи. Губы Смерти раскрывались шире; и нижняя и верхняя постоянно двигались в разные стороны, — но особенно верхняя, которую неукоснительно тянуло назад, и скоро она доползла до лба, потом обернула целиком голову. А потом внезапно все тело перегнулось и сложилось словно пополам, — губы снова сомкнулись и с треском, с которым переламываются ветки, исчезли. Исчезла Смерть. Остался только ларец.
«И песнею дышит» — едва различимо закончила петь Сентябрь. Она разглядывала вещицу, лежавшую в ее руке, машинально продолжая ее покачивать. Ларец был сделан из дымчатого стекла и в нем вполне мог поместиться ребенок. Спереди к нему была прикована золоченая бляшка с текстом, — правда его прикрывали красные шелковые веревки, в несколько оборотов обмотанные по обоим направлениям. Вот что было написано:
«Могущество былое
