С собой у нее было несколько небольших форматов и пара огромных. О вчерашнем вечере девушка по-прежнему ничего не говорила.
Когда мы вышли на улицу, я не удержалась и спросила Киру:
– Как ты спала? Нормально себя чувствуешь?
– Вроде, – пожала плечами та. – Только такое ощущение, что я не выспалась, хоть и проснулась поздно. Полночи мне кошмары снились, потом – какое-то забытье. Жаль, что кофе я не успею выпить, надо было раньше вставать…
Как и вчера днем, Евсенко собрал группу ребят, в числе которых были и одногруппницы Киры, и мы отправились в сторону, противоположную той, где находилась турбаза. Видимо, во второй раз идти на Волгу никому не хотелось – студенты надеялись, что на заливных лугах виды будут гораздо живописнее, чем унылая серая вода да не менее тоскливое небо.
Дул промозглый ветер, жары, как в Тарасове, здесь не было. Я порадовалась, что мы догадались взять с собой куртки. Я спокойно переношу как холод, так и жару, а вот за здоровье Киры я беспокоилась. Не хватало еще, чтоб девушка заболела – ей и так хватает злоключений.
Прямо за территорией лагеря находилась асфальтированная дорога. Перейдя ее, мы увидели вдалеке какие-то постройки – судя по всему, здесь располагалось небольшое селение. Маленькие домики терялись за высокими деревьями, росшими по берегу какого-то водоема – то ли речки, то ли очень длинного озера. Мы шли по проселочной дорожке, по правую сторону от нас тянулся лиственный лес с дубами и осинами.
– Кто хочет, может остаться здесь, – Евсенко остановился и махнул рукой в сторону домиков. – Вот вам пейзаж с водой, речка разлилась и затопила деревья. Вдали – домики, в принципе, для этюда вид хороший. Я пойду дальше, в сторону озер.
– Что, здесь есть и озера? – спросила одна из студенток, невысокая худенькая девушка в черной куртке и джинсах.
– Да, если пройти дальше, – кивнул Алексей Геннадьевич. – Не знаю, дойдем ли мы до них, тут прилично топать. Вы смотрите по сторонам – места живописные, можно и дорогу написать с деревьями, можно попробовать лес изобразить, хорошо, что сейчас не все зеленое.
Мы пошли вместе с преподавателем, три девушки свернули в сторону и облюбовали местечко рядом с речкой. Дорога спускалась вниз, в овраг, а потом плавно поднималась вверх. Алексей Геннадьевич быстро дошел до оврага, остановился, потом объявил:
– Думаю, мы можем остановиться здесь. Смотрите, около оврага два деревца, у них очень интересные стволы. Если будете их писать – не изображайте деревья одинаковой толщины. Ветки все не прорисовывайте, это лишнее, кое-где только можно тонкой кистью тронуть, остальное обобщайте. Вообще, старайтесь запечатлеть состояние, то есть взять основные отношения. У вас должна быть тональная разница между небом, землей и лесом. Я пройду в сторону, там встану. В общем, осматривайтесь, вдохновляйтесь, пишите.
Евсенко свернул вправо, прошел лугом и остановился посередине. Поставил этюдник, достал холст и принялся выдавливать краски.
– Может, к речке спустимся? – предложила Кира. – Если там не понравится, я вернусь к деревьям, вода у меня уже вчера была.
Я кивнула, и мы отправились к реке. Настя, Оля, Маша и Катя последовали нашему примеру. Оля, недолго думая, уселась на берегу – видимо, ей не хотелось долго ходить. Катя прошла вдоль реки, потом вернулась назад. Похоже, ей ничего не приглянулось, и она двинулась вдоль дороги вперед. Может, решила найти озера, а может, ей понравился какой-то другой мотив – неизвестно. Мы с Кирой подошли к Оле, и моя клиентка спросила:
– Ты будешь домики писать на том берегу?
Оля пожала плечами, потом проговорила:
– Даже не знаю. Попробую сделать несколько маленьких этюдов, но что-то никак не втянусь. Маслом сложно писать, я к акварели привыкла.
– Ладно тебе, у тебя все замечательно получается! – воскликнула Кира. – Ладно, мы пойдем еще посмотрим…
Мы долго блуждали вдоль реки, в конце концов Кира заявила, что не знает, как изобразить все это великолепие, поэтому лучше вернуться к деревьям. Она уселась на лугу возле дороги, вытащила самый большой вытянутый холст и уголь. Я наблюдала за тем, как быстро она зарисовывает очертания пейзажа, и все думала – почему она не вспоминает изрезанные холсты? Неужели успокоительное, которое дала медсестра, подействовало так сильно?..
Кира выдавила на палитру краски, взяла кисть и начала покрывать холст краской. Жидкий слой стекал, образуя красивые разводы. На сей раз небо было серо-голубым, с желтыми и персиковыми оттенками. Совершенно немыслимое сочетание цветов, но на этюде Киры небо казалось на удивление гармоничным. Вдруг девушка отложила кисть и повернулась ко мне.
– Вчера кто-то испортил мои холсты, – сказала она. Не спросила – произнесла уверенно, но безо всяких эмоций.
– Да, – кивнула я. Рыдать и рвать на себе волосы Кира вроде не собиралась.
– Зачем? – спросила девушка. – Ладно если бы украли, но резать-то зачем?
Вопрос повис в воздухе. Немного помедлив, я проговорила:
– Чтобы довести тебя. И напугать. Зачем тебе письма присылали и заплатили бомжу, чтоб напал на тебя? Вот за этим и холсты изрезали.
– Вот как, – Кира кивнула и вернулась к своему занятию. Меня поразила ее странная реакция – еще вчера у нее случился нервный срыв, а сегодня она говорит об этом совершенно спокойно. Таблетки, что ли, так подействовали?
Внезапно Кира вскочила с места и рванулась к оврагу. Я побежала за ней – что такое с ней творится?.. Добежав до кустов, Кира согнулась, а точнее, буквально сломалась пополам. Раздались характерные звуки – девушку рвало. Я подбежала к ней, на ходу соображая, с собой ли у меня моя аптечка и есть ли питьевая вода.
Кира выпрямилась, слабо пошатнувшись. Лицо ее было белым, точно загрунтованный холст, руки дрожали.
– Женя, мне… мне плохо… – пробормотала она. – Похоже, я сейчас умру…
– Глупости, – я схватила ее за руку, так как девушку повело в сторону, и я опасалась, что она сейчас упадет на землю. Кира повисла на мне, я потащила ее к дороге.
Алексей Геннадьевич, который работал неподалеку от нас, увидел, что происходит нечто странное. Он положил кисти и направился к нам.
– Женя, Кира, что случилось? – громко крикнул он. – Вы что там делаете?
– Кира, похоже, отравилась, – пояснила я, едва Евсенко поравнялся с нами. – Ей плохо, надо
