ни одного седого волоса, начал издалека, с потери руки, увольнения из наемного отряда и макового молока, к которому пристрастился из-за болей. Настоящих обезболивающих в здешнем мире не водится и любое серьезное «лекарство» подпадает под категорию тяжелых наркотиков. Итог закономерен — все нажитое на эту дрянь спустил и кончил в канаве. Где его и подобрала молодая симпатичная вдова. К большому счастью дядьки, крестьянка являлась не только матерью трех девочек, но и деревенской знахаркой.
Выходив бывшего наемника и излечив от зависимости, она быстренько его охомутала. Сельская лав-стори оказалось хорром, едва многодетной матери стоило вновь забеременеть.
— Тяжко ей давалось. То ли семя мое гнилое, то ли еще какая хворь, но пузо росло, а сама хирела. Знахарей приводил, да все бестолку, день за днем все бледнее и слабее… Уж вся окраина знала о напасти нашей, аптекарь с города сам до нас захаживал. Меня-то уж к тому дню старостой избрали. Из-за знакомств с торгашами, чьи караваны сторожил. Но не помогали ни монеты, ни положение… Аптекарь руками разводил, знахарки с иных деревень околесицу несли. И вот, уже когда совсем занедужила, к порогу явилась «Она»…
Мой сфинктер уменьшился до размера игольного ушка. Я был готов к любой жопе, но только не к этой. Вот ведь гнида…
— Пф, ведьма?! — Серина закатила глаза. — Ох болван… Надула она тебя, а ты и уши развесил! Я и сама дважды себя ведьмой нарекала, дабы с деревенских недоумков побольше стряс… То есть… Кхм. Не дольете леди еще вина?
Красивая женщина, объявившая себя ведьмой, предложила стандартный тариф: жизнь абонента в обмен на жизнь оператора. То есть, мамашу она спасет, но новорожденное дите себе заберет. Мать на такое не согласилась и тогда колдунья скорректировала условия.
— То есть… — Серая продолжала буянить. — Ты позволил какой-то перекатной нищенке вскрыть собственную жену и вытащить недоношенного младенца? О-ох, слабоумие неизлечимо… Эй, простушка, а ты не с этой ли деревни? По тугоумию тебе здесь самое место.
— Смейся, хохочи… — староста все сильнее теребил пустой рукав, глядя в костер пустыми глазами. — Да только слово она сдержала. Дочь и шести месяцев в утробе не провела, а уродилась здоровее прочих. Тут бы и радоваться, но… Уговор есть уговор. Цена будет уплачена, так карга заявила.
Коллин вздернул руку, будто ученик с правильным ответом:
— Все-все, не продолжай, я осознал. Оттого ты нас укрыл, что ведьмы страшишься. Что сызнова объявится, да приплод твоей дочери заберет. Ты понадеялся, что супротив рыцаря тварь не сдюжит, верно говорю?
Мужик с готовностью закивал, заставляя Коллина горделиво выпятить грудь. Но прежде чем староста успел набрехать, я сказал правду:
— Херня, как консервы он нас заготовил. Как пироги из глины. И хрена бы лысого он чего рассказал, если бы я его яйца сегодня не пощекотал…
Серина едва не грохнулась:
— Чего-чего ты пощекотал?!
— Не буквально! Короче, сдать он решил, просто не Дюфору, а этой, так называемой, «ведьме». Причем причем от испуга, нежели, а деньги.
Я старательно изображал брезгливость при упоминании колдуньи, дабы остальные не почуяли дрожь в моей груди.
Староста набрал воздуха и я уже знал, какие оправдания он начнет сыпать, но пронзительный женский визг лишил смысла любые слова. Из дома во двор выскочила полуголая девица, бешено вращая глазами:
— Нету! Нигде нету! Пропал!
Спрашивать «кто?» было слишком банально. Поэтому Коллин спросил «что?».
— На руках была, глаз сомкнула, а руки пустые! Нету, слышишь, нету!!! — тряся голой грудью, девица со слезами и яростью кидалась на побледневшего отца, пока ее сестры метались по дому, заглядывая под каждую лавку.
Пронзительным воплям вторил беспокойный клекот из курятника. Животные всегда чуют такое говно, это я еще при «знакомстве» понял.
Я человек современный, рациональный и отвергающий антинаучную муть. Мне буквально сценарием предписано смеяться над суевериями, выдавая одно рациональное объяснение за другим. Но я помню тот лед в груди, при виде костяной «башни» и помню, как год назад с караваном заехал на ярмарку в захолустный городок. А там пацан молодой, подросток совсем, на площади выступал. Воронами ручными удивлял.
И так они прыгнут и этак полетают, и прокаркают, будто людскую речь понимают. И до того слаженно… Куклачев со своими кошками в сторонке курит.
Все бы хорошо, только один мой караванщик, из тех, что давно сдохшего императора за святого почитают, возьми, да швырни в парня яблоком, с криком «колдун». Прямиком в лицо угодил. Тот покачнись, зажмурься, а в следующий миг вороны будто взбесились. В жизни такого карканья не слышал. Как шрапнелью разлетались, вопя в ужасе и стремясь оказаться как можно дальше от своего улыбчивого «дрессировщика». Та единственная, что на шнурке привязанная — клювом лапу себе отсекла, пролетела десяток метров, оставляя кровавый шлейф, да рухнула аккурат у моего ботинка.
Даже в последние мгновения жизни несчастная птица сучила крыльями, уползая как можно дальше от своего хозяина. Хоть на миллиметр, но подальше. Хрипела, клювом щелкала, а до последнего ползла.
После этого я забил на всю свою современность и разумность, стараясь держаться подальше от всей этой муду-вуду-магии. Ибо я может и идиот, но точно не тупее вороны.
Едва истерика девицы пошла на убыль, как ее повели в дом. Пряча лицо от света костра, староста сжал пустующий рукав:
— Я… Как бы… У меня и монет скоплено и даже клинок со службы остался, если вы…
Ну конечно, как иначе-то? Ладно, я и так уже все решил, к чему ждать?
— Да вернем мы его, вернем, хорош блеять! Фонари тащи, клинок свой… Че встал, быстро давай!!!
Мужик недоверчиво вздрогнул и закивал, приговаривая, «это я зараз, это я мигом», скрылся в доме.
— Подожди, Замполит, идти в лес ночью…
— Какой лес, дура?! Мы сваливаем отсюда! Я че, совсем дебил к ведьме соваться? Вы хоть поняли, чего тут происходит? Че встали, собирайтесь и валим отсюда нахрен!
Пегги аж подпрыгнула:
— Но как же… Ты ведь обещал! Только что обещал!
— Тебе сколько лет, блин?! Запомни, девочка, обещать не значит жениться. Если не наврать, то он бы взялся бы за шантаж. Я ему еще одолжение сделал.
— Я тебе не девоч…
— Замполит прав, мы должны уходить.
— Коллин, блин, и ты туда же?! Хочешь сдохнуть, скатертью по жо… Погоди, что? Ты согласен?! Тыж рыцарь, блин!
Блондин скривился:
— Я не боюсь никого, кто ходит при
