вы там о политике разговариваете? — перебила Варвара Петровна. — Рассказали бы что-нибудь приятное, из жизни, раз жених.
— Продолжайте, пожалуйста, — попросила Лиза.
Черныш продолжал:
— Я тоже сказал: «Пли», взвод выстрелил, и генералы упали. Но вы себе не представляете, как завертелся правофланговый старичок. Завертелся он — постарайтесь войти в его положение — вьюном. Повернулся, а потом упал, как и все, мертвым. Вот вам забавная загадка вроде ребуса — отчего вертелся мертвый генерал?
— Не знаю, — отвечала Лиза.
— И я не знал, — сказал Черныш. — И до того не знал, что к батьке, к Булак-Балаховичу, свернул. Свернул и вместе с ним станцию Сиверская брал. Дело у нас, как известно, не вышло. Батька в критический момент смылся, а нас — в плен. Ну, я все от души рассказал, и — как человек в пролетарском государстве свой, крестьянин — меня простили. А тем более война, и я в Красную Армию опять пошел. Но загадка загадкой и осталась: отчего генерал вертелся?
Он налил себе рюмку водки, выпил, еще налил, еще выпил и налил еще. Он забыл о Лизе совсем. Наконец он отвел рукой рюмку. Рюмка опрокинулась, и водка залила скатерть. Черныш взволновался:
— Простите, я вам стол испортил!
Лиза спросила испуганно:
— А это вы в первый раз тогда расстреливали?
— В первый раз пьем, — отвечал Чаплин, входя в комнату. — Первый раз за всю борьбу. Вот с долгой трезвости и затошнило меня. А Никита-то — глядите!
Никита-грузчик совсем опьянел. Он опустил голову на скатерть и сразу переселился на Малую Невку. Невка была запружена барками, барки были полны дров, а дрова были покрыты скатертью. Грузчик никак не мог снять скатерть, чтобы приняться за разгрузку: руки не действовали, ноги не сдвигались с места, голова же лежала на скатерти, и ее никак нельзя было поднять. А дров все больше и больше, до неба, выше неба… Варвара Петровна с помощью Чаплина протащила Никиту-грузчика на кухню и осталась с ним. А Уточкин, шатаясь, пошел домой, чтобы свалиться на кровать и заснуть.
Йорка Кащеев явился к двенадцати часам: он так условился с Лизой. В этот вечер вид у Лизы такой, словно она все время в опасности, однако же нисколько не боится и знает, что делать. Когда она говорит, она откидывает голову, словно кто тянет ее за волосы, и глядит собеседнику прямо в глаза. И тогда видно, что подбородок у нее — упрямый: выдвинут слегка вперед. Она провела Йорку Кащеева в столовую и вышла, предоставив Йорке делать все, что он хочет, — по условию.
Когда она вернулась, Черныш, неодобрительно оглядывая Йорку Кащеева, спрашивал:
— А вы кто такой будете?
— Летчик, — отвечал Йорка Кащеев.
Черныш жалостливо покачал головой.
— Плохое ремесло. Представляю себе живо, как это скучно вам, должно быть, все летать да летать. Удивляюсь, зачем это и есть на свете такое ремесло.
— Повесьте свои штаны на забор и удивляйтесь перед ними, — возразил Йорка Кащеев. — А передо мной удивляться нечего!
Черныш отвечал кратко:
— Драться я о-го-го как умею!
— Намереваешься?
И Йорка Кащеев поднялся со стула.
Лиза подбежала к Чернышу:
— Простите меня, товарищ Черныш. Это я во всем виновата. Вы уходите лучше. Не надо драться!
— Уходить? — удивился Черныш. — То есть как же это — уходить? Не представляю, зачем мне от невесты уходить. Это явление неправильное. Я его враз прогоню!
— Я за вас не иду, — отвечала Лиза. — Вам отец напрасно это говорил.
— Не представляю, — растерялся Черныш. — Как же это — «не иду»? В таком случае я, извиняюсь, отказываюсь.
И он пошел к выходу. Никто не удерживал его.
— Вот и отказался, — повторил Черныш и, остановившись, обернулся к Чаплину. Тот молча сидел, не желая вмешиваться. Пусть сами решают как знают — ему, в конце концов, все равно, с Чернышом уйдет Лиза или с Йоркой Кащеевым.
Йорка Кащеев, усмехаясь, глядел на Черныша.
— Эге! — сказал он. — Личико-то каково! Расскажите: как на том свете — хорошо? Вы когда, малахтарь, оттелева приехали?
Черныш заговорил, моргая глазами:
— Это что же выходит? Это за что же вы из меня комедию устроили?
Чаплин молчал. Черныш озлился вдруг.
— Отказываюсь! — закричал он. — Не надо мне этого. Сам отказываюсь. Мне невеста не понравилась: очень некрасива!
— Но-но, — перебил Йорка Кащеев. — Ступай, ступай. Нечего фасон давить.
— Это не ты, сукин сын, меня гонишь, а я сам по своей воле ухожу! — кричал Черныш. — И всем так представлю: некрасивая невеста. В стихах пропечатаю. Эх, время не то: завертелись бы вы у меня все вьюном!
И он ушел.
— Да, — сказал Йорка Кащеев, — на таком самолете далеко не улетишь. Очень древний самолет, покореженный. И мотор, должно быть, с течью.
И он взглянул на Чаплина.
— Дерьмо! И откуда только такие хари повылазили!
— Действительно, — подтвердил Чаплин. — Он так себя повел, что я и не ожидал даже.
Йорка Кащеев с ненавистью отвернулся от него и обратился к Лизе:
— Идем ко мне.
— Идем, — отвечала Лиза.
И Чаплин остался один в комнате. Он придвинул к себе тарелку с винегретом и спокойно стал есть: ведь его ни в чем нельзя было обвинить, он вел себя вполне лояльно.
В эту ночь дворничиха, постояв у двери Йорки Кащеева и послушав, пошла к себе, покачивая головой и бормоча:
— Нет, видно, не сестра. Так с сестрой люди не поступают.
VII
Узкая улица, пересекающая проспект, была темна. Только в шестом от проспекта доме весь первый этаж был ярко освещен: тут помещался ресторан. Перед рестораном терпеливо ждали извозчики, у подъезда толкались папиросники. А внутри, там, где светло и дымно, оркестр заглушал пьяный гул. Там шумели люди, которых ничто — даже угроза расстрела — не смогло бы заставить отказаться от вина.
Черныш первый раз был в таком большом ресторане. Он, попивая вино, оглядывал залу и людей с восторгом и недоумением. Он уже допил бутылку, когда за одним из столиков зашумел человек в военной фуражке без звезды и в штатском костюме. Человек кричал:
— Деньги требовать? Да я, может быть, кровью за это пиво заплатил!
Официант, взяв его за плечи, тихо толкал к выходу. Шумный человек, размахивая руками, не в силах был даже обернуться к официанту. Бессмысленно выпучив черные сердитые глаза, он выпускал матерную брань в количестве, изумительном даже для метрдотеля, который очень любил ругаться и матерился вкусно и со смаком.
Выпитое пиво и дружеские толчки официанта бросали человека из стороны в сторону и кинули наконец к столику, за которым пил инвалид. У инвалида не хватало левой ноги,
