хотелось плакать. Все же он не плакал. Он страдал от боли, но взгляды, которые бросали на него Виктор и Рената, говорили ему, что слезы здесь неуместны.
Преображение все еще оставалось для него тайной. Одно дело — жить со стаей, другое — жить ее жизнью. Как они преображались? Эта мысль — еще одно звено в цепи вопросов Михаила. Делали они глубокий вдох, как перед прыжком в темную ледяную воду? Вытягивались настолько, что из-под человеческой кожи проступала волчья шерсть и волчья натура? Как они совершали это? Никто не говорил ему об этом, а детеныш стаи был слишком робок, чтобы спросить. Он только знал, что, когда после удачной охоты доносились их победные голоса, его кровь кипела.
С севера задул жестокий ветер. Пока он бушевал в стенах дворца, Павла пела народную песню о пташке, которая улетела к звездам, а ее брат Рыжий ритмично, в такт играл на палочках. Северный ветер надолго приютился в верхних палатах дворца, завывая свою песню. Костер утратил тепло, и пища иссякла. Желудкам оставалось только петь. Но Виктор, Никита и Рыжий уходили на охоту, невзирая на мороз. Как-то раз их не было три дня, потом Виктор и Никита притащили полузамороженное тело лося. Рыжий не вернулся. Он погнался за косулей. Виктор и Никита видели его в последний раз, когда он зигзагами несся вслед за своей добычей.
Павла немного поплакала, другие ей не докучали. Плакала она недолго, и горе не лишило ее аппетита. Она накинулась на кровавую пищу так же жадно, как и другие, не исключая Михаила. Он получил новый урок: каким бы ни был удар судьбы и крик души, жизнь продолжалась. Как-то утром он проснулся и лежал, прислушиваясь в темноте. Буря затихла. На камнях дворца и на ветвях деревьев лежал снег. Светило яркое солнце. Над белым миром небо было светло-голубым. Виктор, Никита и Франко протоптали во дворе дорожку, и Михаил шел по ней вместе с другими, вдыхая острый, свежий морозный воздух.
Он глубоко дышал, пока не ощутил жжение в легких. Солнце светило ярко, но не грело, и пелена снега была не тронута. Михаил был захвачен красотой зимнего леса; и вдруг получил удар снежком по голове.
— Точное попадание! — прокричал Виктор. — Давай еще!
Никита улыбался, скатывая новый снежок. Замахнулся, но в последнюю минуту изменил прицел, развернулся и влепил снежком в лицо Франко, который стоял в семи метрах сзади.
— Осел! — заорал Франко, нагибаясь за снегом.
Рената бросила снежок, который скользнул по голове Никиты, Павла ухитрилась запустить свой прямо в лицо Алекше, которая со смехом упала на спину, держась за свой круглый живот.
— Ага, ты хочешь войны? — сказал Никита, глядя на Ренату с улыбкой. — Ты ее получишь.
Он кинул снежок, который попал ей в плечо. Затем Михаил, который стоял за ее спиной, залепил снежком Франко между глаз с такой силой, что тот отшатнулся.
— Ах ты… звереныш! — выдохнул Франко.
Виктор улыбнулся и ловко увернулся от снежка, летевшего ему в голову. В Ренату попало сразу два — от Франко и Павлы. Михаил снова сунул озябшие руки в снег. Никита увернулся от броска Ренаты и добрался до места, где лежал нетронутый снег. Он погрузил обе руки в снег и достал нечто другое, замерзшее и окровавленное.
Смех Ренаты как отрезало. Последний снежок, брошенный Франко, взорвался на ее плече, но она смотрела на то, что держал Никита. Снежок выпал у Михаила из рук. Павла замерла, лицо ее вытянулось; волосы растрепались.
Никита вытащил из снега руку. Она была гладкой и голубой, как полированный мрамор: у нее не хватало двух пальцев. Большой и указательный пальцы были сведены в последней судороге, тыльную сторону ладони покрывал рыжий пушок.
Павла шагнула вперед. Еще один шаг, еще один по колено в снегу. Она заморгала, ошеломленная, и затем простонала:
— Рыжий!
— Уведите ее, — сказал Виктор Ренате.
Она взяла Павлу за руку и попыталась отвести ее во дворец. Но Павла не послушалась.
— Иди домой, — сказал ей Виктор, заслоняя собой то, что Никита и Франко вырывали из-под снега. — Иди сейчас же.
Ноги Павлы подкосились. Алекша подхватила ее под другую руку, и женщины повели ее во дворец. Глаза Павлы были пустыми и тусклыми, как у лунатика.
Михаил двинулся было за ними, но Виктор остановил его:
— А ты куда? Иди сюда и помоги нам.
Виктор нагнулся и начал отбрасывать снег, помогая Никите и Франко. Они отрыли груду кровавых костей. Почти все мышцы были разорваны. Некоторые кости были человеческими, другие — волчьими: тело Рыжего перед смертью находилось в стадии превращения.
— Взгляни, — сказал Франко, протягивая кусок кости. На ее поверхности были глубокие борозды.
Виктор кивнул:
— Клыки.
Следы мощных челюстей зверя были видны повсюду. И затем, разгребая снег, Никита нашел голову.
Череп был оскальпирован и разгрызен, мозг съеден, но лицо Рыжего частично сохранилось. Нижней челюсти не было, язык вырван с корнем. Глаза Рыжего были открыты, и в них Михаил увидел выражение звериного ужаса. Он вздрогнул и отвернулся. Дрожь не от холода; он отступил на несколько шагов. Франко поднял кость ноги, на которой торчали ошметки мышц, и стал рассматривать ее.
— Громадная сила челюстей, — сказал он. — Он перекусил ногу с одного укуса.
— И обе руки так же, — добавил Никита.
Он сидел на корточках, глядя на кости, лежавшие перед ним в снегу. Лицо Рыжего было обращено к солнцу, лед на единственном уцелевшем веке растаял, и Михаил с ужасом смотрел, как по лицу его скатилась,
