11-й армии, шаровой молнией плывёт по кабинету его сияющая лысина, он что-то приветливо говорит сердитому поэту, после чая ведёт его на набережную, они пьют айран с лотка у причала общества «Кавказ и Меркурий», смотрят на колышущиеся на волнах флотилии арбузных корок, на чайку, распекающую мусорный ящик, и долго-долго — на безупречную линию горизонта, взятую к небу серыми крыльями бухты.
Через день Есенин, усеивая лапчатыми каплями пота почтовые бланки, телеграфирует в Москву свою ужасную поэму.
Два расписных, как печатный пряник, танкоподобных «форда» пролетают мимо заправки. Вой сирены. Огни в сигнальных колбах ворочаются и ходят, будто в них кому-то заламывают руки.
Гаишники не знают, что за рубежами Москвы я успокаиваюсь, как осколок гранаты — за пределами зоны поражения. Что на подмосковных просторах я в силах передвигаться медленно и плавно: как облако.
Каспий с утра штормит рваными полосами крупной зыби, и Велимир Хлебников блюёт за борт на мельтешащие, как пятки, плицы колёс парохода, который везёт его в Энзели. На том же пароходе, но на верхней палубе едет Яков Блюмкин. Он хорошо переносит качку и развлекается наблюдением шныряющих в волнах тюленей. Между спазмами Хлебников умудряется записать, что Каспий свят, возвышен потому, что он есть средостение всей России, собранной по капле Волгой. В конце будущего года поэт, затерявшись в Персии, станет от счастья цветком. Блюмкин спустя три месяца будет отозван Троцким с должности политкомиссара Гилянской Советской Республики и отправится в своё первое путешествие в Тибет, на поиски Шамбалы. Так начнётся его мучительное и триумфальное фиаско. В ноябре сорок первого танки вермахта останавливаются на окраинах Москвы: у немцев заканчивается бензин. Большая часть его запасов была затрачена при завоевании Украины и Белоруссии. Козырной своей удачей брянские, вятские, тульские и калужские партизаны считают пущенные под откос составы с топливом. И вот — не дотянули. Полный останов разверзает пред Москвою пропасть. Пока Манштейн ждёт бензин, Жуков успевает подготовить контрнаступление. Наши танки давят немца на соляре. В подземном храме в Сураханах соляра сочится прямо из стен. Гитлер снимает Манштейна с должности главнокомандующего, сам садится на стального козла и поворачивает рога на Баку.
Гаишники возвращаются. Один «форд», отделившись, перемётывается через встречную и хищно встаёт напротив.
Все по той же причине фрицы и отступать-то толком не могут: стоп-машина. Вот почему оккупация северной части Калужской области длится чуть ли не год, до августа 1942 года, в то время как юг был освобождён ещё в декабре 1941-го.
Согласно одной из частей плана «Барбаросса», совершенно секретный корпус F, составленный из арабской, афганской, иранской и индийской дивизий после захвата Сталинграда, должен будет установить контроль над Каспийским морем и занять Баку. Дожёвывая, понимаю, что спокоен я потому, что уже нахожусь на верном пути. И что меня с него не свернуть, не сманить ничем. Впереди — в шестнадцати часах езды передо мной открывается Великий Юг: Таврида, паром Ялта — Синоп, оттуда, маханув малоазиатским побережьем между троянскими курганами, — я заворачиваю в Каппадокию. Качу по кремнистой равнине, залитой закатом, петляю между армией исполинов — слоёных остистых столпов, вырезанных в тысячелетиях пильчатыми песчаными бурями. Устраиваюсь на ночлег в одной из этих эоловых башен. Ночной пустынный бриз подвывает в моё дупло, как циклоп в пифос с таящимся Одиссеем. Далее утром взлетает гористая дорога на Левант, трёхдневная проволочка с визой на границе в Газиантепе, наконец мелькает транзитной сотней километров Сирия, чиркает Бейрут, и вот — пустынный КПП перед Кирьят-Шмона — и всё, приехали. Вот уже поворот на Цфат, вот кипенные сады его на взмывающих склонах — и мальчонка верхом в белой рубахе цветущей веткой погоняет мула ввысь по переулку.
Мент выходит из машины и проникает в павильон заправки. Через стекло он косится на меня. Выражение лица у него такое, будто взглядом он окунается в небытие, пытаясь припомнить чудной, поранивший душу сон.
Дачку в Велегоже я купил по чистой случайности. Когда-то загремел в больницу, где маялся на койке по соседству с одним стариком. В реанимации он отлёживался после инфаркта. У нас нашлась общая тема. Мы оба оказались физиками: я — по образованию, он — по профессии. Когда-то я проходил преддипломную практику в институте, в котором он проработал сорок лет. В самом начале шестидесятых в лесу под Серпуховом построили Институт физики высоких энергий и рядом с ним — закрытый городок учёных. По территории института просекой в сосновом бору проходила многокилометровая петля подземного туннеля, в котором мощные магниты разгоняли пучок протонов до чудовищных энергий.
Старик, рассказывая о своей научной молодости, вздыхал: мол, всё ж таки ему довелось пожить при коммунизме — хотя бы и в отдельно взятом фаланстере. Превосходное снабжение, великолепная культурная жизнь — КВН, литкафе, Жванецкий, в широком ходу самиздат, двухуровневые квартиры, регулярные поездки в Швейцарию в Европейский центр ядерных исследований и так далее.
Однако мне почти не о чем было вспомнить в пандан, в том же институтском контексте. Разве только о чудесных ночных купаниях голышом в Оке, когда парная вода ласкает всё тело и тонкая дымка загадочно висит над звёздным речным простором; когда щелкают надрывно соловьи и дева, блеснув зрачками, медленно раскрываясь млечной наготой, опускается навзничь в росистую траву, мерцающую лунной жуткой искрой.
Но об этом я помалкивал.
А старику было чего порассказать. Чего-чего я только от него не услышал! Например, он поведал мне о бедолаге-технике, припозднившемся с монтажом в тоннеле ускорителя в тот момент, когда физики начали один из экспериментов. Пучок бешеных, как дикие пчелы, протонов прожёг ему голову навылет, пройдя от левой скулы к правому виску. В результате герой остался жив, но сошёл с ума на почве микромира. Ему всё чудилось, что атомы — это существа, впавшие в глубокий обморок. Он писал в газеты письма, что в цепочке «человек — животное — растение — камень — атом» сознание, лишь убывая понемногу, присутствует абсолютно во всех звеньях. Что в результате несчастного случая им установлен контакт с протоном № 342561182818283147658273. Как-то раз старик посетовал, что километрах в тридцати от Серпухова, в дремучем заповедном месте над Окой, у него есть дачка, с которой он из-за болезни уже не в силах управляться. Я воскликнул: «Отлично!» — и через неделю мой маклер привёл к нам в палату дочь старика и нотариуса. Дочери я вручил принесённые маклером деньги, а нотариус заверил подписанную купчую.
На следующий день, разбуженный уже горячим светом апрельского утра, я протянул руку к изголовью старика, чтобы
