её? — обратился к целителю Исмаил.
— Да, господин, в первый раз — как только ваш помощник привёз её и потом несколько раз. Следил за заживлением ран. У неё — сросшиеся переломы, многочисленные шрамы. Что мог, я залечил. Она здорова. Лунные дни у неё до сих пор не пришли. И её флёр не вступил в полную силу.
Или она не сочла нужным показать всё, на что способна.
— Она больна? Или в возраст не вошла?
— Её тело и внутренние органы созрели полностью. Возможно сказалось сильное истощение, её пытали, морили голодом, били. Предполагаю, что кости ей ломали за попытки побега. На ногах — ожоги от ограничителей флёра. В паху — руна непорочности. Поставлена давно, около пяти-шести лет назад…
Сариский флёр и руна непорочности? Любопытное сочетание.
— Не мне вам советовать, мой господин, но учитывая некоторые её особенности, которые она не осознает и не пользуется ими, — целитель сделал многозначительную паузу, — девушка может быть опасна и её следует…
— Вот именно, — прервал целителя Исмаил, — не вам мне советовать. Я сам решу, как с ней поступить.
— Да, мой господин, — замер в поклоне целитель.
— Она что-нибудь рассказывала о себе? — обратился комадор к Бэли-хар.
— Нет, мой господин. Она не болтлива.
— Вы оба свободны. И вот что, Бэли-хар…
— Да, мой господин?
— Приведите её. Хочу с ней поговорить…
***
Луду стояла перед Исмаилом, переминаясь с ноги на ногу, и глядя прямо перед собой.
— Тебе нравится твоя комната? Ты всем довольна?
— Да, господин, — Луду подняла на комадора настороженный взгляд.
Она не любила такие разговоры.
Ничем хорошим для неё они обычно не заканчивались и значили только одно — от неё что-то нужно. Как женщина, слава Богам, с таким гаремом красавиц она ему не интересна, да и про руну непорочности целитель ему наверняка сказал.
Остаётся флёр. Этот проклятый флёр, из-за которого вся её жизнь летит кувырком.
А на что она рассчитывала?
Что ей дадут кров и еду за красивые глаза? И ничего не попросят взамен?
— Почему ты носишь мужскую одежду?
— Я работаю в саду и оранжерее, господин, так удобнее. Платье быстро пачкается и рвется.
— Женщинам в моём доме надлежит носить женскую одежду…
Исмаил сделал паузу.
— Но я рад, что тебе здесь нравится. И готов закрыть глаза на некоторые нарушения правил, установленных в моём дворце…
И снова его одарили дерзким обжигающим взглядом.
— Взамен на что?
— Мне нужна будет твоя помощь. Ты отправишься со мной в одно небольшое приятное путешествие…
Луду, при всей своей наивности и неопытности, быстро смекнула, что комадор много чего не договаривает, предлагая приятное путешествие в его компании в далёкую красивую страну, по возвращению из которой у неё будет свой собственный дом и безбедная жизнь. И его защита и покровительство, разумеется.
Она больше никогда ни в чём не будет нуждаться.
Взамен он иногда будет обращаться к ней с разными просьбами.
Какими? Ну, для неё это будут сущие пустяки. Сплошное удовольствие. Просто в нужное время и в нужном месте распустить флёр.
На тех, кого он укажет.
И всё.
Ей же это не трудно. Да?
Луду было не трудно, за исключением того, что она ненавидела флёр и то, что он делает с окружающими, будь то люди, маги или оборотни, без разницы. Флёр подчинял всех, не обходя животных и растения. Он навязывал ложные, ненастоящие чувства и эмоции. Правда, и рассеивался он довольно быстро.
Но она так натерпелась боли и унижения за свою короткую жизнь, её столько били и издевались над ней, заковывали в кандалы и ограничивающие браслеты, морили голодом и жаждой, что возвращаться в рабство она больше не хотела.
Никогда.
— Мне понадобится от тебя аман…
Что? Аман? Что это?
Луду встрепенулась и закусила губу.
Ну конечно, клятва. Ему нужна клятва, что она выполнит свои обещания. Не сбежит, не обманет и вернется с ним в Махитанию.
Бежать ей некуда. Пока. Монет у неё тоже нет. Пока. Наученная горьким опытом, испытывать судьбу с пустыми карманами она больше не собиралась.
Решение Луду приняла не колеблясь.
Она приложила правую руку к сердцу, как учили её когда-то давно в храме, и начала:
— Я клянусь, что…
Исмаил сидел за кабинетным столом, расслабленно откинувшись в кресле, внимательно слушал наивные слова клятвы и с прищуром смотрел на неё.
Когда она замолчала, он поднялся из-за стола, подошёл к ней.
— Дай левую руку.
Она послушно протянула, не видя в этой просьбе никакого подвоха, продолжая смотреть на господина.
Холод металла обжёг запястье, раздался щелчок и руке сразу стало тяжело.
— Что это?
Луду брезгливо тряхнула кистью и уставилась на браслет: широкий, украшенный драгоценными камнями. Мелкими, но настоящими, дорогими.
— Отнесись к этому, как к украшению, и залогу наших взаимовыгодных деловых отношений. Вы — женщины любите украшения…
— Залогу? — голос Луду дрогнул: — Это не просто браслет, да?
— Пока да. Это аркан.
Аркан. Рабский браслет. Чтобы она не могла сбежать от него.
— Зачем? Я же дала клятву… я же поклялась… Вы мне не верите?
Исмаил улыбнулся.
— Конечно, верю. Но так будет лучше для тебя и надежнее для меня. Когда мы вернемся в Махитанию, аркан исчезнет и браслет станет обычным украшением. Заметь, твоим собственным украшением. Навсегда. Цени мою щедрость, Луду, это очень дорогая вещь…
Он ей не верит. Не верит! Она принесла клятву, а он… За всю свою небольшую жизнь она никогда не преступала клятв. Луду почувствовала себя униженной больше, чем когда её голой перед всеми секли розгами.
Нарушение клятвы — это несмываемый позор, грех. Неужели господин этого не понимает?
Луду слушала комадора, опустив голову и глядя в пол.
Не хотелось, чтобы господин видел, как наворачиваются слёзы на её глазах.
Глава 28
Вик Ошос эту ночь почти не спал, лежал на кровати, глядя в потолок. У оборотня ещё теплилась слабая надежда, что Мартела жива.
Под боком, уютно свернувшись калачиком, крепко спала молоденькая волчица.
Рассвет едва забрезжил узкой малиновой полосой, когда в дверь его дома постучали.
Он тяжело вздохнул, бережно, чтобы не разбудить, снял с живота обнимавшую его тонкую руку и, натянув штаны, босой пошел открывать дверь. Когда он увидел стоявших на пороге гостей, последняя искра надежды угасла.
— Дядя, — шагнула к нему Сали, уткнулась лицом в широкую грудь оборотня и заплакала.
— Ну-ну, — он тяжело вздохнул, обнял её и ласково погладил по голове, прижался щекой к рыжему виску, — на всё воля Богини, девочка, поплачь, поплачь…
И тут же,
