Призрак, который прибыл сюда более пяти лет назад вместе с директором Бирном. Никто ничего не знает о его прошлом. Известно лишь, что он родом из России, но это всё.
— Ты понимаешь?
Мое тело сотрясается одновременно от страха, боли и удовольствия, когда я киваю.
— Я понимаю, сэр.
— Хорошо. — Он сильно шлепает меня по ягодицам, а затем вколачивается в меня с еще большей силой, чем я считала возможным. — Потому что я не шучу. Я предупреждал тебя, прежде чем это началось, что ты играешь с монстром, но ты не послушала. — Его челюсть сжимается. — Теперь тебе придется иметь дело с последствиями. Я сделаю тебе только одно предупреждение.
Он хватает меня за горло, поднимая мою голову под неестественным углом, и трахает меня еще сильнее. Нехватка кислорода только усиливает ощущения от его грубого обращения, пока я смотрю на его порочно красивое лицо в зеркале.
Я забываю обо всем остальном за этими стенами, как будто единственные два человека в этом мире — это я и Гаврил, а всё остальное исчезает. Мы находимся в нашей собственной искаженной реальности, где удовольствие и боль идут рука об руку, и в данный момент мне плевать, что об этом думают другие.
Я погрузилась в омут чистого безумия с Гаврилом Ниткиным, и хочу никогда не находить выход из этого. Однако что-то подсказывает мне, что я привязана к нему больше, чем он когда-либо будет привязан ко мне. При мысли о том, что однажды это закончится, моя грудь сжимается от боли, которую трудно описать, и она далека от приятной.
Глава 22
Гаврил
Я первым возвращаюсь на свое место, чтобы избежать подозрений. Через несколько минут возвращается Камилла, держа в руках пиво для Риццо.
— Ты задержалась, — бормочет он, беря пиво и едва глядя в ее сторону.
— Извини, очередь была нелепой.
Он хмыкает и продолжает наблюдать за игрой, его рука уже собирается вернуться на ее плечи, когда она отстраняется.
Хотя его не заботит то, что она благоразумно держится от него на расстоянии. Если Камилла хочет, чтобы парень остался жив, то больше никогда не позволит ему прикоснуться к себе.
До конца игры она едва смотрит в его сторону.
Я с удовлетворением наблюдаю за ней, зная, что моя сперма капает из ее истерзанной задницы, пока она сидит рядом с ним.
Риццо, кажется, это не беспокоит, и, честно говоря, ясно, что Камилла его никогда по-настоящему не интересовала.
Я чувствую, что он неравнодушен к Розе, которая сидит с Алексом.
Арчер в такой же ярости, как и я: он сидит позади Адрианны со сжатыми кулаками, и следит за ней больше, чем за игрой.
— Я убью эту маленькую крысу, — шепчет он мне.
Я вскидываю бровь.
— Не уверен, что Оаку понравится, если ты убьешь студента.
Он хмыкает.
— Что, черт возьми, Адрианна могла в нем найти?
Я пожимаю плечами.
— Может, она сделала это, чтобы позлить тебя?
Его глаза сужаются.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты пришел на эту дерьмовую игру только потому, что подслушал, что она будет здесь. — Я делаю паузу, гадая, поймет ли он, что я имею в виду, сам. Когда до него не доходит, добавляю. — Возможно, понимая, что ты последуешь за ней, она сделала это специально, чтобы ткнуть тебе Ника в лицо.
— Черт возьми, — бормочет он, глядя Адрианне в затылок. — Если она хочет играть в игры, тогда я буду играть в гребаные игры.
Его кулаки сжимаются, и я без сомнений понимаю, что никогда раньше не видел его таким злым.
Я ухмыляюсь.
— Ты определенно встретил достойную пару в Васкез. — Я хлопаю его по плечу. — Может, пришло время сдаться?
— Никогда, — рычит он, его глаза становятся темными и вызывающими.
Я никогда не видел Арча с этой стороны, обычно он слишком спокойный и законченный шутник. Очевидно, что Адрианна залезла ему под кожу так же сильно, как Камилла — под мою.
Однако дело в том, что Арчер не такой как я. Тьма не управляет им, поэтому странно видеть её в его глазах. Боюсь, эта игра, как он называет всё происходящее с Васкез, стала чем-то более мрачным и опасным.
Каждый год он трахает студентку или двух, но сейчас все по-другому. Вместо того чтобы смириться с тем фактом, что Адрианна им не интересуется, он решил переубедить ее. Поставил перед собой задачу добиться её, чего бы это ни стоило.
Мне знакомо это чувство, но оно похоже на хождение по натянутому канату, и одно неверное движение может привести к разрушению.

Оак стучит в дверь моего кабинета, которую я оставил открытой в надежде, что мимо пройдёт Камилла и даст мне повод затащить ее сюда. Привычка, которая сильно участилась за последние несколько недель. С тех пор, как я превратился в зверя-собственника на хоккейном матче, я не могу оторваться от Камиллы. И точно так же она, кажется, еще больше тянется ко мне, как мотылек на пламя.
— В чем дело? — Спрашиваю я.
Он наклоняет голову.
— И тебе привет.
Я провожу рукой по шее.
— Извини. Привет, Оак, что тебе нужно? — спрашиваю с сарказмом.
Он закатывает глаза и раздраженно вздыхает.
— Хотел сообщить тебе, что ты точно не будешь вести математику, когда студенты вернутся с весенних каникул.
— Надеюсь, что нет. — Я откладываю ручку. — Кто берет часы на себя?
— Я бы предпочел не говорить, пока всё не сложится окончательно, но что бы ни случилось, у меня точно есть кто-то, если только все три кандидата не отсеются. — На это он морщится. — Что крайне маловероятно.
Я наклоняю голову.
— Как ты перешел от отсутствия хотя бы одного кандидата к трем?
— Я прислушался к твоему совету и перестал искать квалифицированного специалиста.
Я выгибаю бровь, гадая, что именно это значит, но ясно, что он не собирается говорить мне, кого нанял.
— Ясно. Я просто хочу вернуться к нормальной жизни.
Он кивает.
— Вернешься. — Наступает неловкая пауза, пока он медлит, уставившись на меня. — Ты уверен, что тебя беспокоит только преподавание математики?
Я сжимаю челюсть.
— Я же говорил тебе, что да.
Он смотрит на меня так, будто видит всю мою чушь насквозь.
— Если бы ты был на грани, ты бы…
— Конечно, я бы сказал тебе, — огрызаюсь я, прежде чем он успевает закончить предложение.
Это ложь, потому что я не был так близок к срыву уже более пяти лет. Сказать, что я защищаюсь, когда речь заходит
