к вечеру приехал в Москву, Петр пригласил к себе. Дмитрий поклонился европейским манером царю, коротко его очередной метреске, чье имя история не сохранила из-за краткости пребывания около царя. Вот когда появится Екатерина Алексеевна, а будет это в 1703 году — кланяться надо будет низко и с чувством. Иначе проколешься.
— Видал я сегодня твои бревна, — отрывисто сказал Петр, — дешево и хорошо. У казны там тоже есть леса.
Царь сделал большую паузу, как понял Дмитрий, здесь должен был стоять вопрос, а не оттуда ли бревна? Дмитрий мог бы попытаться запудрить мозги, но это было рискованно, дураком царь никогда не был. Поэтому он сделал вид, что не понял игры в молчанку и преданно уставился на царя.
Петр глубоко вздохнул, перебарывая накопившееся раздражение, и перевел разговор на другое.
— Казенные приказчики из тех мест добывают всякую древесную дрянь и продают казне в Москве по пятаку с алтыном за бревно. Ты не возьмешься привозить бревна по цене в Москве по алтыну за бревно?
Дмитрий мысленно перекрестился — пронесло, истово произнес, словно всю жизнь мечтал заниматься лесоповалом:
— Господе Иисусе, крест готов целовать.
Так появилась еще одна работа, дающая и крестьянам, и самому Дмитрию, несмотря на дешевизну товара, неплохой заработок.
Но еще больше Петр сблизился с Дмитрием за время вечерних разговоров. Здесь под водку и наливки ни один из разных «друзей» царя не мог с ним состязаться, как ни старался. Разве можно было переспорить попаданца с огромным объемом знаний, правда, в основном гуманитарным. Они разговаривали о новых приборах, собрали и разобрали астролябию (помог студенческий реферат о технических возможностях петровской эпохи), обговорили проблемы развития европейской культуры в России и, конечно же, коснулись завоевания Прибалтики.
Петр уже не так ожесточенно защищал свою позицию, зато Дмитрий мягко, но настойчиво проводил собственную мысль: необходимо очистить Неву от шведов, поставить там свой город и сделать его торговым, экономическим и военным центром. А потому местных жителей грабить и разорять не надо. Вместе с переселенными русскими крестьянами, они станут хозяйственной базой нового города.
Дмитрия подняли на смех: он собирается выращивать в болотах рожь? К нам привозить станут и из глубин страны на повозках и на кораблях из Европы. Дмитрий только саркастически улыбался. Он-то знал, что в окрестностях Санкт-Петербурга в ХХI веке выращивают и зерновые, и овощи, и еще много чего. И болота давно высушены.
Не Сочи, конечно, но земледелие существует, а животноводство практически процветает. С таким-то количеством ртов. А надеяться на внешний рынок… Санкции, ребята, были всегда, вот прижмут вас господа будущие империалисты, посмотрим, как вы запоете.
Петр был оживлен, весел, охотно ступал в дискуссии, но что особенно радовало Дмитрия — напрямую с ним не спорил. Кажется, он сумел простучаться со своей идеей освоения Прибалтики.
Он ненавязчиво перевел разговор на название будущего города. Петр, пыхнув трубкой, сразу ограничил тематику, заявив, что ему понравилось название Карлскруне (Корона Карла). Тот час же появились аналогичные примеры. Дмитрий поморщился. Зачем трогать красивое название Санкт-Петербург?
— Нет, все это не так, — категорично сказал он соратникам (не царю же возражать?), — не лучше ли назвать в честь небесного покровителя государя — Санкт-Питербурх?
Все замолчали, ожидая реакции царя. Меньшиков было попытался возражать, но был остановлен жестом Петра. Тому явно понравилось европеизированное название, да еще связанное с ним.
— Будь по сему! — решительно объявил царь, — теперь осталось только завоевать земли под Санкт-Питербурх и будем строить парадиз!
Вот в конце одного из таких вечеров Дмитрий и обратился к царю с просьбишкой: хочу, дескать жениться на княжне Дарье Хилковой. Сама она согласна, а отец не только согласен, но и выступил с просьбой. И он положил бумажный лист отца Даше.
Царь был в хорошем настроении после нескольких рюмок водки и дружеской беседы, в которой Дмитрий играл не последнюю роль. По-доброму отнесся:
— Я помню, ты говорил. До свадьбы дошел? Молодец! От меня что требуется?
Что требуется, было понятно — как сюзерен и командир он должен был дать своему дворянину и сержанту гвардии разрешение. Это средневековье и поэтому никакой демократии — все регламентировано — от свадьбы до похорон для всех социальных слоев. Хоть ты дворянин, хоть крестьянин — проси разрешение. При чем каждый просил у своего господина.
Петр это прекрасно понимал и под его вопросом скрывался двойной смысл: а к свадьбе тебе что — ты наш человек, тебе я могу дать — хоть денег, хоть земли под дом, хоть крестьян для хозяйства.
Однако Дмитрий пока отказался:
— Благодарствую, государь, все уже есть твоей милостью. Если вот только просьбишку князя.
Петр уже видел лист бумаги, но читать ее не собирался. Одно дело Дмитрий, свой человек, другое дело князь Хилков, которого он до сих пор недолюбливал и его просьбу читать не собирался. Так, пусть бумага по коллегиям месячишко-два проползает, а там посмотрим.
Ну раз Дмитрий просит…
Петр нехотя взял и с каждым словом его настроение поднималось.
— Ай да князь! Что ты ему сделал, он не только за тебя единственную дочь отдает, да еще в свою семью включает?
— Да вот так как-то, — пробормотал. Дмитрий. Рассказывать подробности личной, практически интимной жизни он не собирался даже царю.
Впрочем, Петр и не собирался. Родство с княжеской семьей и получение от нее (или через нее?) княжеского титула его откровенно порадовало.
Ближний кружок самых близких царю людей был довольно простонароден или, как Дмитрий, входил в число мелких дворян. Вообще-то Петру это было, кто его люди, с низов или верхов, но иногда задевало. «Породистые» люди, цвет и честь страны до сих пор к нему не очень-то стремятся.
И, тем более, он радовался там счастливчикам, которые всеми правдами и неправдами сумели в титулованную знать.
Он подписался под обращением князя и отдал Дмитрию:
— Давай, работай. Конечно я ЗА!
И с этими словами отдал бумаги обратно. Попаданец, не выдержал, посмотрел. Почерком царя, небрежным, с ошибками было написано поверх текста князя: «Быть по сему». То есть Петр согласился и накарябал что-то волнующе-одобрительное. А что уже конкретно должно быть написано, так это ни чиновникам, ни самому виновнику сей цидулки было не интересно.
XIX век цивилизации, а, значит, бюрократии еще не наступит целых сто лет! Сейчас шел век XVIII век, варварский и незлобливый, когда даже смертная казнь осуществлялась по устному уведомлению, а не как итог бюрократической переписки.
Попаданец поднял глаза
