— мы все равно молодцы, встаем и уходим. Прапорщик, имущество пока не сжигать. Оставить одного, самого шустрого и бочку подкатить поближе. Увидит германцев — пусть поджигает бочку, она лопнет и вещи, и имущество тоже сгорит. Ладно, братцы, лихом не поминайте, кому что-то должен — всем прощаю.
Я покопался в куче вещей, подготовленных к уничтожению, нашел малую саперную лопату, в которой каждый заклепочник опознал бы лопату Линнеманна и двинулся в сторону зарослей кустарника.
Подойдя к кустам я оглянулся, впрочем, не питая особых надежд. К моему удивлению, от расположения аэродрома в мою сторону тянулись шестеро моих, по количеству наличных автоматов, и двое «аэродромных», с длинными винтовками за плечами. Лопаты несли все.
— Товарищи, окапываемся здесь, в кустах. Если увидим противника — кто с автоматами — не стрелять, подпускаем противника на расстояние сто шагов, только после того, как я дам команду, открываем огонь. Вы двое, с винтовками, сколько у вас патронов?
Боеприпасов у «аэродромных» было не богато, по тридцать патронов на человека.
— Вы, братцы, стреляете по своему усмотрению, главное попадайте.
Копать индивидуальную ячейку среди кустов было адовой работой, лезвие лопаты постоянно натыкалось на многочисленные корни и корневища растений, которые приходилось рубить. Поле перед нами простиралось широкой полосой, глубиной, примерно, в половину версты, за которым темнела еще одна полоса леса, от которого, в сторону аэродрома, мимо нас, вилась узкая строчка проселочной дороги.
Не успел я углубится в на достаточную глубину в неподатливый грунт, чтобы надежно укрыть свою тушку, как из леса выехал десяток всадников, судя по всему казаков, что галопом, напрямик через поле, поскакали на восток. Похоже, больше наших войск впереди не осталось, а мне осталось только с новой силой вгрызаться в землю.
По-хорошему стоило обойти окапывающихся людей, проверить, как окопались мои подчиненные и «летчики», но я просто не успел. Сквозь деревья леса напротив я заметил какое-то движение…
— Залечь, все замерли… — зашипел я, обращаясь к своим соседям: — Передать по цепи…
Негромкая ругань, стук лопат по корням и шелест ссыпаемого грунта мгновенно затихло, когда на проселочной дороге показался десяток человек, в серо-голубых мундирах, глубоких германских касках и серых обмотках. Люди идут по обоим обочинам проселка, растянувшись в две короткие колонны.
— Бах! — выстрел винтовки метрах в двадцати от меня был неожиданным, сразу же после него прозвучал выстрел второго нашего «летчика». Первая пуля вздыбила пыль в паре шагов от переднего австрийского пехотинца, вторая умчалась вдаль вез видимых последствий.
Пехота противника, даже как-то лениво, рассыпалась в цепь и пропала из виду, упав среди густой поросли, то ли пшеницы, то ли овса.
Из леса ударил пулемет, который короткими очередями стал «стричь» наш кустарник, а под его прикрытием, из-за деревьев, вывалилась цепь вражеских пехотинцев, что неторопливо побрели в нашу сторону. Метров с двухсот, с нашей стороны вновь прозвучали выстрелы, и если первый стрелок попал одному из австрийских пехотинцев куда-то в руку, то второй стрелок вновь отправил пулю в «молоко». Раненый австриец, пригнувшись, побежал обратно, в сторону спасительного леса, волоча свой «манлихер» за ремень, остальные два десятка стрелков залегли, а первый десяток, который внезапно оказался гораздо ближе к нашей позиции, дал дружный залп по кустам, после чего перешел на беглый огонь. Австрийская цепь из трех десятков человек, прикрывая друг друга, перебежками, быстро сближались с нами, пули вжикали над самой землей, я пытался плотнее вжаться в свою ячейку, периодически, боком, выгребая из ямы верхний слой земли, стараясь насыпать перед собой хоть какое-то подобие бруствера. Наших ответных выстрелов я уже и не слышал, настолько часто стреляли австрийцы. Внезапно, метрах в семидесяти от меня, австрийцы дружно встали и бросились вперед, яростно крича «Форвартс!» и размахивая гранатами на длинных, деревянных ручках… Австрийский пулемет, боясь задеть своих, беспокоящий огонь уже прекратил.
У меня в запасе было всего несколько секунд, которые были необходимы австрийскому взводу, чтобы добежать на дистанцию броска гранаты и закидать ими тупых русских, и я привстал на колено.
— Огонь! — семь пистолетов пулеметов, пусть и под пистолетный патрон, достаточно, чтобы выстроить непреодолимую стену перед атакующей пехотой.
Единственная граната, брошенная в нашу сторону, не долетела шагов двадцать до кустов и особого впечатления не произвела, что-то хлопнуло, вверх взметнулось грязное облако дыма. Австрийские пехотинцы были опытными фронтовиками, залегшими практически мгновенно, но десяток раненых или убитых, которые падали «неправильно» я успел заметить. Дополнительную сумятицу в боевых порядках врага произвели два взрыва тех же гранат, очевидно выпавших из рук убитых или раненых стрелков… В любом случае, судя по шевелению колосьев и удаляющимся стонам, австрийская пехота, подхватив раненых, начала отползать. Встали человеческие фигурки из стены колосьев только перед самым лесом, и было их, действительно, гораздо меньше, чем вышло из леса полчаса назад. Вслед им мы не стреляли — патронов было откровенно мало.
Розовое облачко дыма вспухло в небе минут через двадцать после окончания атаки, зависнув немного в стороне от нас, и мне хватило пары секунд, чтобы понять, что сейчас нам будет полный конец.
— Встали, встали! Бегом назад! — я шустро вскочил и возглавил отступление своего воинства. Закрывая лицо от веток кустарника, а бежал как лось, надеясь успеть убежать, как можно дальше от этих безобидных облачков. Всего несколько, и мы выскочили из кустов, оказавшись на границе аэродрома, перед широким, уходящим вдаль полем. Никаких укрытий, кроме горы военного имущества и забытой полотняной палатки, до самого горизонта не было, лишь вдалеке, по дороге, медленно перемещалось что-то большое, крылатое.
— Бегом! Бегом за мной! — я огромными прыжками бросился в сторону склада ГСМ, огромной ямы, где оставались две большие бочки, пахнущие бензином. Если бы в яму упал любой артиллерийский снаряд. Наша смерть была бы страшной и мучительной, никаких шансов для людей, прижавшихся к деревянным бочкам с топливом, не было, но эта яма была единственной, н=а пару километров вокруг, не считая длинной траншеи армейского сортира, что прятался на дальнем краю аэродрома. Но, над нами рвалась шрапнель, а склад ГСМ имел навес из бревен в один ряд, что, теоретически, должно было защитить нас от круглых пулек, шедро рассыпаемых в небе австрийскими снарядами.
Очевидно, что командир вражеского подразделения посчитал достаточным потратить на русский заслон всего десяток снарядов, потому как обстрел прекратился через десяток минут.
— Все живы? — я нашел в себе силы отлипнуть от бочки, к боку которой прижимался все время, и вскочил: — Бегом назад,
