благодарен тому, что стал мечником, так и не поняв, что должен делать, небезгрешные мы, так предай меня смерти. Прошу лишь об одном, кабы чести не лишал, — сказал Скопин-Шуйский, потупил на секунду глаза, но вновь его взгляд стал осмысленным и в некоторой степени вызывающим.
От меня не ускользнуло это мимолетная слабость, скорее всего, связанная с сомнениями пленника.
— Что, Михаил Васильевич, сомнения гложут? — я ухмыльнулся, заметив в глазах Скопин-Шуйского некий страх, замешанный на интересе.
Меня некогда учили и так называемому боди-лендвичу и психологии переговоров. Люди этого времени не то, чтобы читались, как открытая книжка, но, по крайней мере, не знали прописных истин, как прятать свои эмоции, блефовать. И я видел, что Скопин-Шуйский, кажущийся и умным, и, может, более взрослым, чем его командир Куракин, все же слишком много выдавал эмоций. И это замечательно.
Были некоторые персоналии, знакомые мне еще по школе, по учебе в военном училище, в самообразовании и предпочтениях ( если и смотреть телевизор, то только научно-популярные программы ). Кто же не знал о Минине и Пожарском? После стали популяризировать не без причины Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Молодой, умный, успешный, популярный в народе Михаил Васильевич. Сдобрил свой образ коварством дядя Василия Шуйского, отравившего своего племянника, ибо Михаилу уже прочили царство. Умных, верных, но тех, кого после предали, более всего любят в народе.
И вот, этот человек в моих руках, и только я могу карать и миловать его.
— Я понимаю, Михаил Васильевич, твои сомнения, и был бы кто иной, то его участь стала, что и у сумасброда и предателя Куракина. Ты же дай слово мне, крест целуй о том, что не станешь чинить никаких неудобств. Осмотрись, подумай, и я прощу тебя, — я впялился в глаза парня и предельно металлическим голосом сказал. — Прошу один раз. Одиножды ты слово свое нарушил, на второй раз я уничтожу не только тебя и Шуйских, мать твою, но и сродственников бояр Татевых. Учти сие и прими решение!
— Я понял тебя, Государь, и благодарю тебя за милосердие, что даешь время собраться с мыслями и понять, где правда, а где лжа, — сказал Скопин-Шуйский и я поверил, скорее, не его словам, а его глазам.
— Ты гость мне, не соратник, но гость, — сказал я и повелел стрельцам развязать Скопину-Шуйскому руки и ноги и оказать Михаилу Васильевичу всяческое почтение, как моему гостю, но оружие не давать.
Мне хотелось больше уделить времени Скопину-Шуйскому, через него узнать о тактиках современной войны, системе взаимодействия родов войск. Уверен, что я мог бы что-то новое для себя уяснить с, пожалуй, одним из грамотнейших и удачливых военачальников смутного времени. Я даже хотел, чтобы Скопин-Шуйский присутствовал на военном совете, но все же отказался от этой идеи. Доверяй словам и клятвам Скопина-Шуйского, но проверяй их хотя бы временно.
А на военном совете необходимо подробнейшим образом разобрать все ошибки. Пусть внешне я и проявлял радость от победы, но понимал, что при должном разумении и обучении личного состава можно добиваться использования инновационных тактик. Иметь более существенный результат при наименьших потерях.
По приблизительным подсчетам и мысленным переводам из верст в привычные мне величины, до Тулы оставалось менее двух километров. И в это время будут постоянные учения и отработка новых тактик. И, кто будет непривыкший к подобному, того держать не стану, но при встрече убью.
Кто не со мной, тот против меня? Постепенно, не сразу, но эта истина должна вбиваться в подкорку головного мозга всех людей. Мне не нужны «перелеты». Но пока к этому вопросу буду более гибким, после жестче.
Глава 10
11 июня 1606 года
Триумфальный вход государя в Тулу. Именно такими заголовками могли разразится газеты, если бы они в этом времени были. И при том газетчики не стали лукавить и что-то выдумывать, так как картинка и без того была красочной.
Для меня было крайне удивительным то, как встречали многочисленные жители Тулы своего государя. Жители? Я быстро понял, что жителей в этом городе, как раз-таки оставалось меньше всего. Это был… с позволения сказать, всякого рода сброд. Чувствовал себя не столько государем, сколько казачьим атаманом.
Никакой системы, вооруженные люди, сбившиеся в небольшие банды. Именно что банды-ватаги, так как воинских подразделений я не увидел, сколько бы не старался. Ни караулов, ни иных свидетельств службы не было.
Еще, как только мы выдвинулись из Ростиславово, ко мне в войско попросился интересный такой отряд братьев Орловых… Ляпуновых. Но вот почему-то я постоянно сравнивал этих товарищей с Орловыми Екатерининской эпохи. Тоже четыре, так же старший был хотя бы с зачатками разума, иные лихие рубаки, преисполненные авантюризма. О Ляпуновых, скорее о Захарии, я некогда читал, знал, что он оказался «перелетом» и предал Болотникова. Оттого у меня сложилось отношение ко всем четырем братам больше негативное. Но в Туле они были силой и именно вокруг братьев концентрировалось южнорусское дворянство.
Емеля, оказавшийся действительно хорошим следопытом, так как лучше его во всем войске не сыскалось, — увидел конские следы и смог определить и время их появления и направление, куда ушли конные сотни. Сперва все подумали, что это недобитые куракинцы. Но под три сотни конных, которые не участвовали в битве, хотя находились рядом? Предательство?
Нет, это изворотливость. Посмотреть, чья возьмет и ту сторону и принять. Как же гадко от таких «верноподданных»! Но я принял их, сразу же, как только те приблизились к моему войску в верстах десяти от Тулы. Якобы, только вышли к тебе, государь!
А что было делать? Не принимать почти три сотни вооруженных всадников, а они начнут кошмарить округу? Как показала ситуация в Туле, я принял правильное решение не уходить в конфликт с Ляпуновыми.
Но более всего меня впечатлила новость, что не я один тут такой «природный Рюрикович».
— Ну здравствуй, Петр Федорович! — сказал я, когда в мои палаты привели «родственничка».
— И тебе здравия, государь! Брат мой! — выпалил заученные фразы ряженный в богатые одежды казак.
— Садись Илейка! — сказал я и посмотрел не на самозванца, но на Осипку.
Казаки показали себя весьма неплохо и в бою, и вести себя стали вполне разумно. Не хотелось терять этих воинов. Мне
