приготовленную с вечера одежду. Простую, не господскую: все-таки работать собрался, не баклуши бить. Сунул ноги в шитые из войлока чуни, выбрался во двор и, отчаянно зевая, побрел к воротам. Отодвинул засов, открыл калитку. Передо мной стояло двое… не крестьян, не господ, не купцов и не работяг.
Я не смог сходу определить статус и род занятий этих людей. Картуз — принадлежность низшего сословия, но его и купцы часто носят. Неплохой английский костюм — вроде как показатель достатка. Управляющий, мелкий буржуа? Но брюки заправлены в начищенные до блеска яловые сапоги. Под пиджаком красная шелковая рубаха, в левом ухе золотое кольцо. Цыган? Но черты лица вполне себе русские, волосы светлые, прямые, глаза серые. Ладно, по ходу дела определим. Сделал шаг назад, впуская гостей во двор.
— Доброго здоровьичка, Владимир Антонович, — произнес старший из них, приподнимая картуз и широко улыбаясь полным набором золотых зубов. — Что не открываешь? Или гостям не рад?
И мне сразу все стало понятно.
— И тебе не хворать, — ответил я. — Назовись, коли с миром пришел.
— С миром, с миром. В слободке меня Золотым кличут, ну и ты так же называй. А это — Золотой мотнул головой в сторону мужичка, стоящего рядом с ним, — помощник мой. Шнур его погоняло.
Шнур, хоть и был одет почти так же, как и Золотой, казался невзрачным и уступал своему предводителю во всем: и в росте, и в ширине плеч, и в харизме.
— Ну что ж, слушаю тебя, уважаемый Золотой.
— Надо же, в кои-то веки меня уважаемым назвали, — ухмыльнулся гость. — По-хорошему бы сперва за стол сесть, выпить-закусить, а там и о делах перетолковать.
— Так знаешь, поди, что в доме ни стола, ни табурета целого не осталось. Все в распыл пошло. И хотел бы, да некуда вести, не на что сажать, нечем потчевать.
— А что, не хочешь? — прищурился Золотой, и его блеклые серые глаза глянули на меня холодно и остро.
— Не хочу. Не люблю я людей вашей профессии. Ссориться не намерен, но и дружить не стану. Ты меня не трогай, я тебя не трону.
— Ну да, ну да, — покивал вор. — Вон, Бугай попытался тронуть, так до сих пор мается. А если мне от тебя что будет нужно? Или, скажем тебе от меня?
— И чего же мне от тебя может понадобиться?
— Да мало ли что. Жизнь, она штука извилистая. Никогда не скажешь, что завтра будет. Не угадаешь, кто тебе в морду плюнет, а кто руку подаст.
Я вспомнил обстоятельства своего появления здесь и спорить не стал.
— Всяко может быть, но и причин для дружбы я не вижу. Между нами возможны, разве что, деловые отношения.
— Ну что ж, мне этого достаточно. А раз так, давай о делах. Ты ведь знаешь, Владимир Антонович, кому принадлежал этот домик прежде?
— В курсе.
— Так вот: Волки нычку оставили изрядную. Им она теперь без надобности, а нам очень даже пригодится.
Золотой замолчал, явно ожидая моих вопросов, не дождался и продолжил:
— Забрать я хочу эту захоронку. Тебе она никак не принадлежит.
— Тебе тоже, — заметил я.
— А вот тут ты ошибаешься. Наша она, ворами добыта, к ворам и уйти должна. Но за сохранение тайны я тебе уступлю, скажем, три процента найденного.
— Прежде, чем торговаться, давай условие одно оговорим. Шарить по дому и перекапывать участок я тебе не позволю. Вот если знаешь, где кубышка запрятана, тогда пущу, но при мне.
— Что, боишься, что обдурю? — засмеялся Золотой неприятным смехом. — Правильно боишься. Не будешь дураком, так и не надурит никто. А ты, хоть и фраер, а с пониманием.
— Ты зубы не заговаривай, а по делу говори.
— Да не переживай, — отмахнулся вор. — Знаю я Волкову потаенку. Тихо придем, тихо возьмем, рассчитаемся и уйдем. Ну что, по рукам?
— Не торопись, уважаемый Золотой. Три процента — это курам на смех.
Вообще говоря, мне любая копейка будет кстати. Но не поторговаться — за лоха держать будут. Даже если ничего в свою пользу отыграть не сумею, без торга соглашаться — не поймут. В этой среде за копейку могут удавить, не то, что за лишний процент от клада.
— И сколько ж ты хочешь? — нахмурился вор.
— Двадцать пять, как официальный владелец территории, на которой будут найдены ценности.
— Не борзей, фраер! — в голосе Золотого появились угрожающие нотки, — За такой процент мне проще прийти ночью и взять все. И с тобой не делиться.
— Было бы это проще, ты бы давно уже так и сделал. Да и вообще: стояла хата пустая, заходи, бери что хочешь. Чего ж не взял? А как я тут появился, так ты ко мне договариваться пришел. Давай нормальный процент.
— Не твое это дело, но так и быть, скажу. Знал бы где лежит — давно бы уж забрал. Волки выкрутиться надеялись, для себя нычку берегли. Только перед самой веревкой шепнули правильному человечку. Пока малява до меня дошла, здесь уже ты обосновался. А я грех на душу брать не хочу, решил по-хорошему договориться. Так и быть, пять процентов дам.
— Нехорошо врать, Золотой. Грехов на тебе и без того как блох на собаке. Просто случись что, полиция всю слободку перетряхнет, они и без того на ушах стоят из-за недавнего убийства. А деньги тебе срочно нужны. Двадцать процентов.
Торговались мы упорно и сошлись, в конце концов, на десяти процентах. Золотой, хоть и ругался, и грозился, остался доволен — уступил меньше, чем собирался. Я тоже был доволен: на ровном месте деньги привалили. И, надо думать, неплохие. Вечером, потемну, Золотой со Шнуром должны были прийти ко мне вдвоем. Я их встречу, они достанут тайник, отсчитают мне долю — я заранее согласен на ассигнации, и уйдут. Вся операция должна занять не больше часа.
— Бывай, Владимир Антонович, — сказал напоследок Золотой. — Жди к вечеру.
Местные воры ушли. Но едва я закрыл за ними калитку и сделал пару шагов в сторону дома, как с улицы донеслось фырчание паровика и кряканье клаксона. На этот раз точно: работа приехала. Завтрак? Потом. Ближе к обеду.
Я разбирал медицинский фургон, добираясь до двигателя, а из головы не шел утренний визит. Не то, чтобы я сильно испугался, но людей этих следовало опасаться. Вечером снова придется столкнуться с ними лицом к лицу. Случись что, врукопашную не отбиться. А интересно: откуда у Шнура такое прозвище? Золотой — понятно. Бугай — тоже. А вот Шнур… Если моя догадка верна, имеет смысл подстраховаться.
Неисправность у
