Линейка хрястнула звонко и близко ко мне. Но вздрогнул я не от этого, а от острого понимания, что весь класс пялится не на матичку, а на меня. Ведь я без штанов стою. Ледяной жар окатил разом, я дернулся весь в разные стороны, пытаясь сообразить, когда, что, куда делось. Штаны были на месте. И смотрели все не на меня. Или почти все. Настьки, Григорьева и Аскарова, у парты которых и проходили маневры с барабанами, глядели мимо — на доску. В доску.
Линейка ударила еще громче и ближе, и я сообразил, что в следующий раз уже мне прилетит, непосредственно и больнюче. И что мне делать? Она же учительница, даже сейчас, и говорит самые учительские слова. Драться нельзя. Обойти не получится. Отступать — блин, западло отступать. Да и не по правилам. Отступать надо по приготовленной тропке, чтобы заманить и ударить. А тут вместо тропки угол со столом. И ударить я не могу.
А она может.
Я с грохотом запрыгнул на парту Настек — под короткий треск линейки. Смотреть, куда пришелся удар, времени не было. Мельком засек, что Настьки не отшатнулись и не вздрогнули, перепрыгнул на первый ряд к Ильмирке с Наташкой, поскользнулся на тетрадке и чуть не сыграл затылком в пол, но соскочил благополучно, хоть и с колокольным рокотом во всю голову. Вынес дверь, вдохнул коридорной тишины, распутал ноги и замер на миг.
Никто за мной не бежал. Тихо в классе было.
Я сунулся в щель.
Все сидели по местам и изучали доску. И Наташка с Ильмиркой, и обе Настьки, под носами которых я сейчас копытами гремел. А матичка, уставившись, кажется, поверх своего стола, бормотала что-то, хлопая линейкой по стене. Кто бы посторонний решил, что урок идет себе. Обычный такой. У нас же всегда так уроки проходят, если подумать.
Не хотел я думать. Я хотел распахнуть дверь и проорать что-нибудь громкое и страшное. Чтобы выдавить из себя липкую жуть, накопившуюся за последние минуты. А эти гады чтобы вздрогнули в конце концов и сами перепугались, поняв, что недолго им осталось.
Сейчас я добегу до дома. Соберу там запасы спиц. И вернусь.
Нет, пусть лучше без страха сидят и смотрят. Тогда я успею. Мне еще Дильку забрать сейчас надо. Оставлять сестру в школе я не собирался.
Я начал осторожно прикрывать дверь, чтобы ребятишки не отвлекались, и еле успел заметить, что кто-то все-таки посмотрел на меня из-за дальней парты. Посмотрел и кивнул понимающе. Я кивнул в ответ, не успев сообразить, кто это, беззвучно затворил дверь, побежал на второй этаж к первоклашкам и чуть не грохнулся — так резко остановился.
Из-за дальней парты мне кивал не кто-то, а я сам. Вернее, кто-то с моим лицом. Или очень похожим на мое.
Я хотел броситься обратно, чтобы вглядеться, убедиться и разобраться. Да неправильно это было. Обознался — время потеряю, не обознался — все потеряю. К таким встречам готовиться надо, а я еще не готовый.
И я помчался на второй этаж. Это был правильный выбор. Но запоздалый.
4
— Измайлов, к директору, я сказала. Сейчас же.
— Хания Сабировна, ну нам срочно домой надо, мама позвонила, я сбегаю и сразу обратно, через…
— Измайлов, сколько можно повторять? Никуда ты не пойдешь. Быстро за мной.
Она развернулась и гулко зашагала вглубь пустынного коридора.
Я покосился на лестницу. Надо же было на Хану нарваться. Так она по мою душу и шла — не нарвешься тут.
Или дернуть все-таки до дому? Без мазы. Из школы-то я вырвусь, да вернуться мне фиг позволят. Ты сам выбрал, непослушания мы не приемлем, пошел вон, таким не место в наших стенах, все такое. Не больно-то и хотелось, в принципе, — пусть сами выкручиваются и ищут чего поприемлемей, если такие умные и умелые. Но Дильку забрать у меня сейчас явно не выйдет. Это надо ведь пройти к Дилькиному классу, куда меня пускать не собираются, забрать с урока сестру, которую мне тоже просто так не отдадут, а потом с нею на руках выбираться из школы. Сквозь живой барьер из Фагима, гардеробщицы, тети Оли, возможно, физрука и уж точно Ханы, которая уже сейчас была вполне кирпичной и непримиримой. Трудно прошибать стенку из нормальных и ни в чем не виноватых, в общем, людей.
Хана была нормальная. В прямом смысле. Завуч в прямом и в полном смысле слова. Нудная. Не вредная, но нудная.
Вот она и нудела: Измайлов, срочно к директору, немедленно, — а почему ты не в классе во время урока, разберемся отдельно.
Лучше вместе разберитесь, сейчас же, мог сказать я, но чего душегубствовать. Не шутки. С умом надо и убедительно. Надо придумать такое, чтобы не то что поверили — никто не поверит, понятно, — а просто держались в сторонке, пока я выступаю. Ну и выступить бы дали.
Не дали. Хотя честно попробовал.
— Таисия Федоровна. Хорошо, что вы здесь, у нас там беда…
— Во-первых, здравствуй, Измайлов, — сказала директриса, не вставая и не сильно удивившись.
Я-то думал, они всполошатся: ах, что случилось, какая беда. И целую телегу придумал, весьма убедительную. А они меня и слушать не собирались. Ни Хана, которая застыла у двери вторым прокачанным стражником из квеста — первый, секретарша Луиза, в приемной осталась, тоже вся неодобрительная такая. Ни директриса, как всегда, с мощной прической и устало-приветливым лицом.
— Здрасьте, Таисия Федоровна. Там на самом деле все очень…
— Измайлов, ты где был во время каникул?
Опа. Чего это она вдруг? Неважно, сейчас главное надо втолковать.
— Таисия Федоровна, — попробовал я еще раз, — там у нас в классе беда, как бы эпидемия. У меня бабушка врач, она сказала, нужен срочный карантин и чтобы никто…
— Ты. Где. Был. В каникулы?
Я поглядел на директрису, сдерживаясь, и не увидел ничего, кроме приветливой усталости. Бесполезно все было — объяснять, доказывать, на ленты рваться. Они слышали только то, что хотели. А чего не хотели, в уши себе не пускали, хоть их самих на ленты пускай. Ну и пускай.
— Дома, — буркнул я. — Но это неважно, потому что…
— У себя дома?
— А где еще-то?
— Измайлов, ты не хами, — посоветовала Хана от двери.
Директриса поглядела на нее так, что я даже оглянуться хотел, эффектом полюбоваться. Не успел — взгляд перешел на меня. Эффект был, наверное. Неприятный такой.
— У меня другие данные. У милиции, вернее, полиции, тоже.
Я очкануть должен был, по замыслу-то, — ну или как там нормальные люди на полицию реагируют. А я поплыл слегка. Какое отношение милиция имеет к моим каникулам? Ну, то есть она пыталась по-всякому, но какие там данные после этого могли остаться, я не представлял. Поэтому молчал и смотрел на директрису. Она терпеливо сказала:
— Измайлов, может, все-таки сам расскажешь?
— Таисия Федоровна, — сказал я, стараясь говорить размеренно и убедительно и не понимая, получается ли, — голос был чужим. — У нас в классе сейчас люди умирают, конкретно Венера Эдуардовна, Сергей Шагаев и…
