окутывает берег.
7 июля
Бессонница. Угрызения совести и горькие думы устроили настоящую вакханалию в моей черепной коробке. В половине пятого утра, когда солнце восходит и свет прогоняет всю нечисть, я наконец засыпаю.
Это усталость? Проснувшись в полдень, пребываю в состоянии легкой дремоты. Предвкушаю блаженство: день не должен принести ничего нового. Никого на горизонте, никаких дел, которые нужно завершить, никаких потребностей, которые нужно удовлетво-рить, никаких приглашений, на которые нужно ответить. Вечером, возможно, спущусь поприветствовать нерп и уток.
Лесная избушка — это место в стороне от всего. Приют пустоты, где человеку нет нужды постоянно реагировать на что-то. Как описать эти блаженные дни, когда никто ничего от вас не требует? Теперь я понимаю агрессивную природу всякого разговора. Притворяясь заинтересованным, ваш собеседник нарушает окутывающую вас тишину, вторгается в пространство вашего времени и требует, чтобы вы отвечали на его вопросы. Любой диалог — это борьба.
Ницше в «Ecce Homo»: «Нужно по возможности избегать случайностей, внешних волнений; замкнуться в себе — это основа элементарной инстинктивной мудрости, необходимое условие для зарождения разума. Разве могу я допустить, чтобы чужая мысль тайно проникла в мою крепость?»[22] Ниже следует ода невозмутимому спокойствию: «Я представляю свое будущее как бескрайнее море в ясную погоду: ни одно желание не приходит, чтобы изрезать морщинами лицо воды. Ни за что на свете я не хочу, чтобы вещи стали другими, чем они есть; и я сам не хочу становиться другим».
Каким-то таинственным образом я лишился всех желаний в тот самый момент, когда обрел наибольшую свободу. Чувствую, как в моем сердце возникают озерные пейзажи. Во мне проснулся старый китайский мудрец.
8 июля
Вечером развожу костер на берегу и жарю рыбу.
Вечер — это умирающая мечта. Ближе к восьми все составляющие романтической грезы собираются перед моей обителью: неподвижная вода, обрывки тумана, блики пастельных тонов и слетающиеся к своим гнездам птицы. Природа граничит с китчем, но никогда не впадает в него.
Сегодня решаю отказаться от книг. Предостережение Ницше в «Ecce Homo» поразило меня: «Я собственными глазами видел, как одаренные натуры, щедрые и свободные, к тридцати годам сгорают от чтения, превращаясь в обыкновенные спички, которыми нужно чиркать, чтобы они давали искры, то есть мысли». Постоянное чтение освобождает человека от необходимости самому продираться сквозь чащу смыслов в поисках прозрения. Поглощая книгу за книгой, мы довольствуемся тем, что получаем уже сформулированные мысли, а не вынашиваем их у себя в голове. Чтение, таким образом, сводится к поиску готовых выражений тех идей, которые должны были бы созреть самостоятельно, либо же ограничивается проведением параллелей между сочинениями сотен разных авторов.
Ницше хорошо описывает эти усталые умы, которые не могут думать, не ссылаясь на какой-либо текст. Они подобны устрице, разбудить которую может только капля лимона.
Именно поэтому люди, воспринимающие мир не через призму литературных, философских или иных произведений, излучают сияние. Книги не становятся преградой между ними и сущностью вещей.
У меня была подруга, которая умела забывать прочитанное. Она трепетно относилась ко всем формам жизни. Однажды мы вместе отправились в Камарг. Пересекали солончаки, гребли по каналам и вдоль лагун. Любовались стаями фламинго в лучах заходящего солнца. Вечером, на привале, нас поджидали тучи комаров. Я уничтожал их, яростно бомбил аэрозолями. Но она сказала: «Оставь их, они мне нравятся. Они кусаются, но они тоже имеют право на существование. К тому же местности, где много комаров, не заселялись людьми, и поэтому другие животные могли спокойно там жить». Она бросила меня двадцать два дня назад.
Мои друзья, фотографы Тома Гуаск и Бернар Эрманн, высаживаются из лодки Сергея. В соответствии с традицией мыса Северный Кедровый, мы напиваемся на берегу Байкала, славя умершую любовь и воскресшую дружбу. Гуаск приехал снимать для журнала. Эрманн явился сюда заниматься тем, чему этот прожженный дзен-буддист посвятил всю свою жизнь, — наблюдать за игрой света и тени на наружных покровах мира. В белом хлопковом пиджаке и очках в черепаховой оправе он похож на британского полковника в Индии. Из-за светлых усов и блестящих (как у Емельяна Пугачева) глаз многие русские принимают его за донского атамана. На смеси французского, английского и русского, выученного в эпоху путешествий по СССР, Эрманн отвечает им, что казаков среди его предков не было, были только креолы, евреи, кельты, балты, испанцы и тевтоны.
9 июля
Сергей оставил нам запасы жира нерпы. Вместе с Гуаском мы плывем на юг, чтобы разложить пахучие кусочки на камнях в надежде привлечь медведя. Затем, сидя за столом и вооружившись биноклем, я наблюдаю за развитием событий. Я провожу часы в ожидании медведя.
Мы прекрасно ладим с Гуаском и Эрманном. Ловим рыбу, гуляем вдоль берега и обсуждаем тонкие различия между русским нигилизмом, буддийской невозмутимостью и древнегреческой атараксией. Временами мои приятели вспоминают свою военную службу. Тогда разговор переключается с поэзии эпохи Суй, из которой выросла поэзия эпохи Тан, на обсуждение операций французской Службы внешней документации и контрразведки, от которой отпочковался 11-й парашютно-десантный ударный полк.
10 июля
Ни один медведь не польстился на зловонное лакомство.
По сравнению с лесом небо изобилует представителями животного мира: целые делегации каменушек, крохалей и хохлатой чернети.
В сумерках с севера прибывают два немца на байдарках. Они ставят палатки на побережье в пятистах метрах от хижины и заходят подзарядить электроприборы от моих солнечных батарей. Нам предстоит посмотреть их фотографии и видео, обменяться адресами электронной почты. Сегодня, знакомясь с кем-то, вы записываете названия сайтов и блогов сразу же после рукопожатия и краткого обмена взглядами. Посиделки перед экранами заменили беседу. После такой встречи мы не запомним ни лиц, ни голосов, но у нас останутся визитные карточки с номерами. Человечество преуспело в исполнении своей мечты: при знакомстве теперь достаточно потереться антеннами, как это делают муравьи. В один прекрасный день мы будем просто обнюхивать друг друга.
11 июля
Как только превосходно оснащенные немецкие байдарки исчезают из вида, в моей бухте появляется отряд из четырех гребцов. Это менее обеспеченные люди. Подлатанное снаряжение — русские. В качестве брызгозащитных фартуков они используют мешки для мусора. Ребята одеты в военно-морскую форму; они с удовольствием пьют водку, от которой немцы — ввиду раннего часа — отказались. Немцы и русские: одни мечтали навести порядок в мире, другим, наоборот, нужен хаос, чтобы выразить свой гений.
Чуть позже происходит встреча, достойная лучших фильмов Эмира Кустурицы. С севера в мою сторону с громким ревом движется опутанный тросами автомобиль, установленный на плоту из бревен и автомобильных камер
