сторонам.
– Ну, ты и не нормальный. – Ухмыльнулся маленький.
– Чего – это? – Оскалил клыки высокий. – Ты же сам сказал, что если мы «мелкого» изловим – Уотервей нам и пайку вдвое больше даст и взводными поставит.
– Я не об этом. Ты с пузырем на голове как Землерой выглядишь.
– А ты его попробуй на живот повесить. – Обиделся высокий. – Не видно же ни черта. Эти… – Он ударил кулаком по пузырю на своей голове. – Прямо в нос светят. Два шага сделаешь, на третий в яму попадешь.
– А я и не говорю ничего. – Согласно вздохнул маленький. – Светляков лучше на голове носить. Это тебе любой скажет. Только ты все равно на Землероев похож.
– Ну, и что?
– Да, ничего! «Доходного» искать надо. Если не искать – так разворачиваться, да уходить в казармы.
– Разворачиваться – Задумался высокий. – А нам и так, и так – по голове получать. Вернемся без Храмовника – нам Уотервей за ноги подвесит. Уотервея поймают – мы все равно мятежники, от присяги сбежали.
– А тебе не обрыдло за Династами подъедать, да Храмовникам кланяться? – Вскипел вдруг невысокий Солдат – Все надо в Городе по-нашему переделать! Храмовников, Династов да Изгоев в ямы с червями покидать. Храмовники – все за «завтра» живут, а мне так сейчас все надо. Есть сколько съесть смогу, да за девочками бегать. – Он почесал крюком голову. – Взводным буду – так ведь любая со мной гулять захочет, и какая мне разница, что там после меня будет?
– За себя. – Задумался высокий. – За себя и по бунтовать можно. Плантации свои с грибами. Тепло. Сухость. По караулам молодых расставлю.
– Так, это тебе в генералы надо. – Засмеялся напарник.
– Недовольных много – Обиделся тот – я со многими говорил. Я ведь и против Уотервея бузу подниму. Мне, что? Он у себя генерал – я у себя генерал. Город большой. Хватит нам его и на двоих.
– Ох, и устроим потеху. – Проговорили оба Солдата одновременно.
Они осторожно двинулись вперед, на каждой развилке чутко принюхиваясь, и пытаясь найти следы беглого Храмовника.
Остановились у очередной развилки.
– Пыль стерта. – Проговорил высокий. – Камешек лежал. – Он медленно стал переходить в боевую трансформацию.
– Камня испугался? – Засмеялся «коротышка».
– Да, ты, видать, никогда с Храмовниками дел не имел! – Из рук «длинного» выползли ядовитые крючья. Невысокий, насторожившись, тоже стал «перекладывать» пластины себе на грудь.
– А, что в них особенного то? – Озаботился «коротышка».
– А, то, что через стены он нас с собой видит. Вот, что. Бегает, как мы с тобой никогда не побежим. Ну, и лететь он может, если хламье его при нем.
– Лета-а-а-ать. – Невысокий солдат полностью перешел в боевую трансформацию.
– Те, кто постарше, те вообще голосом убивают. Наш то – пацан еще. Глотка не та. – Продолжал «громила». – Так, что безопасно. – Он покрутился на месте.
– Пахнут они жарко. Как реакторы. Сухо с гарью маленько. Там вот – Он ткнул рукой в сторону – Всегда детские ухоронки были. Там штольни выработаны. Не ходит никто. Оттуда гарью тянет. Там он должно быть. – Он призадумался. Достал из мешка на поясе прочную сеть.
На вопросительный взгляд своего товарища, ответил веско.
– Храмовник – добыча непростая. – В раз шею сломает, если без сети. Тут – дело такое. С умом надо.
Они растянули сеть поперек глухого коридора, ведущего к детским ухоронкам. Клацнули зубами, проверяя прикус, и осторожно нырнули в темень длинного извилистого прохода.
# # #
Я мотал головой из стороны в сторону, прогоняя из головы малиновую муть.
– Вера – Тихо прошептал я. Горло стянуло. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Совсем плохо нам, уже совсем.
– Чего, Самсончик? – Отозвалась Вера тихонечко, словно и не говорила ничего вовсе. В голове плавали, искажаясь картинки и обрывки фраз.
– Если бы они знали, что в их жилах течет кровь Королей. – То ли подумал, то ли сказал. А сам не понял даже, сказал или подумал.
– Ты, слышала? Вера? Ты слышала? Фот так фокус! – Я обернулся. Вера отстала, скрытая плотными сумерками уставших Светляков. Тяжело и хрипло дышала.
Подошла. Прислонилась к плечу.
– Далеко, еще, Самсон? – Я ладошку ее взял и к щеке своей приложил. Плохая совсем ладошка. Сухая, ломкая, в трещинах кровавых, а родная все – одно.
– Рядом, уже рядом совсем. Ты не падай только. Иди себе и иди. – Вру ведь я ей. Вижу, что не может.
– Самсон. Ты за меня Небо посмотри, пожалуйста, и правильного дождика во фляжку набери. – Она мотнула головой. Выперхнула из глотки кровь. Посмотрела на меня виновато.
– Не идут ноги, Самсончик. Не хотят. – Она села на бетон.
– Ты прости меня. Я с Тимом пошла потому, что знала, что ты и меня искать будешь. Вот не пошла бы – ты бы в Город вернулся. – Она перехватила горло ладонью. Видимо, было больно говорить.
– Не дойти мне – Выдохнула горько и стала заваливаться на бок.
– Ничего я ей не сказал. Да и говорит уже нечего. Все сказано. Все передумано. Все перепробовано. Лишь бы ноги шли. Хотя бы еще шагов десять. А потом еще пять. А потом еще три.
Скинул с нее поклажу всю, свою на бетон кинул. – Толку то от нее теперь? Фляжку с дождиком оставил только – и все.
– Ты главное не засыпай, Верунь. На плечо взвалил, и потащил как мешок. Кому и неудобно когда тебя как мешок тащат. Голова болтается. А Вере и лучше, чтобы трясло ее, да болело все. Не уснет. А уснет – так и не разбудить мне ее.
– Иду, а сам шаги считаю. И думаю, что до смерти шаги считаю. В глазах круги красные и колени ватные. Что коридор, что стенка – уже и не вижу ничего. Ушами только. Звук от стен гулкий. Вот там где тихо – туда и шагаю. Коридор там.
– Иду и последняя думка противная. Больная как гвоздь в сердце вколоченная. Не успел я ей сказать, что люблю ее. То ли испугался. То ли постеснялся. То ли из гордости своей Изгоевской. Как же вот теперь то?
– Все мы мужики такие – нам в слабости признаваться – все равно, что палец в дверь защемить. Никак не можно. Совсем никак. Как только скажешь себе, что слабый ты – так слабый и станешь.
– Только как вот теперь? Другой бы – бросил бы да дальше пошел. На своих – то ногах, по-всякому дальше пройти можно, а я не бросаю. Ноги не идут – а я иду, глаза не видят
