Книга Обыкновенные монстры - Дж. М. Миро

– А каково это, Ко? – прошептала Тэси однажды ночью. – Тебе неприятно?

Комако провела потрескавшимися ладонями по волосам сестры. Пальцы ее постоянно были красными и воспаленными, и она обматывала их полосками ткани, чтобы скрыть их болезненный вид.

– Представь себе темноту, – пробормотала она, – представь, что эта темнота живет в тебе, но все же не является твоей частью. Ты чувствуешь ее внутри. Она всегда ждет.

Тэси содрогнулась:

– А тебе бывает страшно?

– Иногда. Не всегда.

Однако Тэси не понимала, что это за страх, по крайней мере не совсем. Комако в этом была уверена. Когда сестренка впервые увидела, как Комако подчиняет себе пыль, то залилась смехом. Это было еще до ее болезни. Тогда ей было три года, она держала в руке яблоко и уронила его на полированный стол, когда очарованно замерла, наблюдая, как Комако выписывает руками в воздухе замысловатые фигуры и как пыль танцует в такт этим движениям, а потом широко улыбнулась, захлопала в ладоши и закричала:

– Комако, Ко! Посмотри, что ты умеешь!

Тэси воспринимала дар Комако как игру. Ей все казалось игрой. Она просовывала личико в каморку, когда ее сестра сидела на корточках на ночном горшке, и хихикала. Или ставила коробки в актерской, которая находилась прямо под их комнатой, друг на друга, забиралась на самый верх и, просунув пальцы в щели в потолке, шевелила ими около татами сестры, пока та не просыпалась и не приказывала ей прекратить озорство.

Болезнь Тэси не была неожиданным ударом. Она пришла постепенно, и поначалу девочки думали, что это просто усталость или подхваченная осенью простуда, которая скоро пройдет. Малышка совсем не переживала. Но у Комако внутри рос страх; она вообще многого боялась – в основном за свою драгоценную сестру, казавшуюся такой маленькой, хрупкой и драгоценной. Малышка лежала без сна и кашляла, ее кожа становилась все бледнее, на губах выступала кровь. Комако отвела ее в бесплатную клинику к врачу-португальцу, но он не смог ей помочь. Она трижды ходила в старый квартал к ведьме, которая успокаивала рассерженных духов ёкаев и помнила древние способы исцеления, но та лишь дала Тэси пакетик с сушеным мхом и велела пить его настой каждую ночь, когда восходит луна. Это не помогло.

– Если хочешь, чтобы духи тебя услышали, нужно заплатить больше, – сказала она, сжав запястье Комако. – Нужно показать что-то редкое.

Как будто она догадывалась о способностях Комако.

После этого девочка старалась держать Тэси подальше от ведьмы. Но потом, ровно год назад, случилась та ужасная летняя ночь, когда кожа Тэси горела, глаза ее закатились, и она лежала на руках Комако, задыхаясь. Та сидела, закрыв глаза кулаками, по ее щекам текли слезы, и она молилась – молилась мертвым, молилась духу матери, любым силам, какие только существуют на свете, – чтобы сестра не умерла. Девочки находились в крошечной комнатке в верхней части театра, стояла поздняя ночь, они были одни, и колючий холод проникал в запястья Комако, полз вверх по ее рукам, которые начинали болеть и пульсировать, но боль не была связана с пылью, она вообще не была связана ни с чем. Ко сидела у жаровни и лишь прижимала сестру к себе, ощущая, как та бьется в ее руках, словно лихорадочно размахивающая крыльями пойманная птица, и молилась.

И Тэси не умерла. Только после той ночи она будто потеряла присущий ей огонь. Ее кожа побледнела почти до прозрачности, а губы приобрели кроваво-красный оттенок. На горле появились три красные полоски, похожие на ожерелье из капелек крови. Иногда по ночам Комако просыпалась и видела, что сестра стоит в темноте, не осознавая, где находится, и всматривается в татами, будто пытается вспомнить что-то важное. Ее освещенный лунным светом бледный силуэт казался чем-то потусторонним. Скорее призраком, нежели живым человеком.

И ей, по ее собственному признанию, все время было холодно, очень холодно.

«Как мертвым», – думала Комако.

За год до этого, летом, в старом квартале свирепствовала холера, ушедшая с осенними дождями, но вернувшаяся спустя двенадцать месяцев, так что мертвецы на душных улицах лежали штабелями, словно колотые дрова. Выжившие, глядя перед собой впалыми глазами, жгли ладан, чтобы успокоить злых духов, убивавших их родных и близких.

Этот год вообще был отмечен страхом. Тэси по ночам начала ходить во сне (если вообще засыпала) – вышагивала босиком по темному полированному полу театра. Однажды ночью Комако застала ее стоящей у ведущей на улицу темной двери. Она невидящим взглядом смотрела в ночь, подставив лицо теплому ветру. Несколько недель спустя Тэси одна спустилась в переулки, прошла мимо игорных притонов и долго стояла над освещаемыми факелами телами умерших от холеры, бормоча себе под нос что-то про дверь, которую не могла открыть. Комако проснулась и, увидев, что дверь открыта нараспашку, выбежала на улицу, отыскала там сестренку и, накинув ей на плечи одеяло, отвела домой. Стоявшие у костров рабочие и скорбящие родственники умерших молчаливо провожали их взглядами. Утром кто-то красной краской нарисовал на двери театра иероглифы, обозначающие паразитов. Через две ночи после позднего представления господину Кикуносукэ принесли сложенную записку с предупреждением об одержимом демонами ребенке, и после этого Комако наконец-то увидела то, что видели все, даже рабочие сцены, даже актеры, которые знали Тэси с младенчества.

– Проклятая, – шептались они. – Воплощение болезни, которое ходит по ночам на двух ногах и плачет как ребенок.

И это было так. Комако знала, что это правда, что Тэси отличается от других. Она почти не спала, ничего не ела, могла молчать несколько дней подряд. Но в ней затаилась не холера. Комако наконец сдалась и отправила ведьме записку, предложив в качестве оплаты единственное, что у нее было: секрет пыли.

Она ждала ответа три дня, и вот он пришел в виде мятого клочка бумаги, который доставил беспокойный мальчишка в потрепанных штанах.

В записке было всего лишь одно слово.

«Приходи».

И Комако пошла, впервые за несколько месяцев выведя свою сестру на опасные, пораженные болезнью улицы. Капал теплый дождь. Она провела Тэси через переулок по мощеной дороге, полной брошенных и неподвижных рикш, а затем через еще один в квартал бедняков. Здесь на телегах лежали мертвецы, в воздухе витали болезнь и страдания. Сестры шли медленно, их деревянные гэта[3] тонули в грязи. Тэси, одетая в плащ, скрывавший ее бледную кожу, постоянно кашляла.

Переулки бедняков с выстроившимися вдоль них мастерскими были узкими и сырыми. С покатых карнизов капала вода. Расположившиеся под ними рабочие приостанавливали свои дела, чтобы посмотреть на проходящих мимо девочек.

Убежище ведьмы представляло собой давно обветшавший дом. Он стоял посреди зарослей карликового бамбука в глубине бесплодного участка. Его старомодные верхние окна, длинные и низкие, были заколочены. На крыше кое-где не хватало черепицы. С карниза длинной веранды свисали косо привязанные бамбуковые жалюзи, и когда девочки прошли по ней, то дерево заскрипело и затрещало под их весом.

Они остановились у темного прохода без дверей.

– Госпожа? – позвала Комако, а ее сестра тихо кашлянула. – Добрый день, госпожа? Вы здесь?

Из темноты донесся тихий шелест, как от крыльев. Тэси сильнее прижалась к Комако.

– Я не ожидала, что ты вернешься, – произнес мягкий красивый голос. – Что ты принесла мне, он-наноко[4]?

Комако опустилась на колени, сняла со спины сверток и положила его перед собой. Потом медленно развернула бумагу. Внутри была картонная коробка шелковистой театральной пыли. Она была одновременно и черной, и серебристой, и, когда Комако отступила от порога, на крошечных песчинках заиграл свет: вспыхнул и заплясал волнами.

– Ближе, – сказал голос. – Поднеси ближе. Мои глаза уже не те, что прежде.

Комако поднялась и внесла коробку в жаркую темноту, ее глаза постепенно привыкали к царившему там полумраку. Переступив порог, она опустилась на колени и поставила коробку перед старой женщиной.

– Да. Хорошо, – тихо сказала ведьма, не прикасаясь к ней. – Я не знаю, что можно сделать для твоей сестры, но постараюсь ей помочь. Понятно?

Комако кивнула.

– Возьми коробку.

Ведьма плавно поднялась с места и повела девочек вглубь своего старого дома. В жарком и душном коридоре Тэси взяла Комако за руку. Ее маленькие пальцы были холодными, а ногти – странно острыми. Комако