Икс. Терроризирую циферблат всех часов, мимо которых доводится проходить. До встречи четыре часа…
Ну почему именно сегодня? Сейчас?
— Жен-н-на-а…
На лестничной площадке шум, затем грохот у двери, и вот она распахивается настежь, ударяясь о противоположную стену и впуская в квартиру… бесформенное пьяное тело, падающее у порога. Твою ж… дивизию. Нарыбачился.
Больше всего я сожалею сейчас, что не состоится встреча с Иваном, и я его даже предупредить не смогу, что сеанса связи сегодня не будет. Плакало мое виртуальное свидание.
На шум из своих комнат выбежали свекровь и Дениска.
— Сынок, иди к себе! — приказываю сыну.
Не хочу, чтобы Денис смотрел на ЭТО, и он послушно убегает к себе.
— Ой-ё-ёй, опять сорвался, — причитает мать и начинает тормошить своего сына. — И надо было тебе вчера развязываться. Ведь столько времени не пил.
В голосе матери укор в мою сторону — если бы не мой день рождения, то и Паша бы не выпил. А сейчас снова начнется затяжная пьянка. Ну простите! Не я в него вливала, если что.
Муж развалился у порога так, что входная дверь не закроется, иначе можно было бы оставить это тело спать на коврике.
Я бы оставила. Но вместо этого молча помогаю матери. Слабый аромат моих духов смешивается с отвратным запахом перегара и исчезает в окутавшем небольшое пространство коридора амбре мужа.
Я вместе с матерью пытаюсь поднять Павла, но наших сил не хватает. Он что-то недовольно бурчит, пробует встать сам, при этом широким взмахом руки как шелудивого котенка отшвыривает меня в противоположный угол коридора. Ударяюсь плечом. Несильно, но все же.
— Паша, иди спать! — говорю ему твердым голосом, пытаясь достучаться до разумной части его мозга.
Муж почти встал с колен, повернул голову в сторону моего голоса. Мутные черные глаза-угли вмиг озверели, осоловевшее лицо злобно оскалилось.
— Мне… указывать… что делать… в моем доме?! А ты куда собралась?
— Да тебя она ждала, Пашенька, тебя. Куда ж она пойдет, поздно уже, — мать заступается. Сын ее как будто не слышит.
Поднялся и, шатаясь, двинулся в мою сторону, отмахиваясь от вцепившейся в его рукав матери. Мне отступать некуда. Единственный вариант — спрятаться в ванной, там есть щеколда. Нужно только пробежать мимо зверя. Я решаюсь и резко проныриваю у него под рукой, которой он опирается о стену для баланса. Он попытался меня поймать, ухватил за край платья, раздался треск ткани. Отпустил.
Забегаю в ванную, запираюсь и дрожу от страха и беспомощности. Мне страшно. Еще и дверь с той стороны начинают дергать.
— Сссу-ка, открывай…
— Паша, не надо, не ломай дверь. Или спать. Завтра поговорим, — умоляю со слезами на глазах, с ужасом наблюдая, как все легче и легче брякает дверь, грозясь слететь с петель.
Слышу приглушенные просьбы матери к сыну. Она держится от него на расстоянии, боится, что и ей может достаться от неадекватного сыночка.
Дверь дергаться перестала. Я прислонилась ухом к двери — слушаю, что происходит по ту сторону.
Судя по стуку крышек на плите, муж переместился на кухню.
Осматриваю платье насколько позволяет небольшое зеркало ванной. Оно треснуло в талии по шву. Можно зашить, только нужно ли? Оно теперь каждый раз будет напоминать мне об этом вечере — пьяный муж и несостоявшееся свидание. Обида и безысходность заполняют грудь. Как же я устала от этого.
На кухне зазвенела посуда, что-то полетело на пол, разбилось, следом обрушились ругательства. Не вовремя зазвонил мой телефон, оставленный на кухне, а потом новый удар и грохот чего-то разбившегося, отборные маты…
На свой страх и риск выхожу из ванной. На полу кухни в куче битого стекла и фарфора лежит мой телефон. Муж стоит над этой кучей, качается, сверкает угольными безумными глазищами и делает шаг в мою сторону. Показательно наступает ногой на телефон и давит его с кривой усмешкой превосходства. Сотовый под подошвой ботинок жалобно хрустит.
С чувством выполненного долга Павел идет на меня, я отступаю, упираюсь спиной в стену. Мне страшно, потому что я не знаю, что ему придет на ум сделать сейчас. Но он проходит мимо меня, матери, идет в спальню. По пути его внимание привлекают цветы, подаренные мне вчера на день рождения…
Ваза с Сонькиным (Ваниным) букетом с гулким стуком летит на пол, цветы рассыпаются в луже воды…
Муж идет дальше, в спальню, там падает поперек кровати как был в одежде, ноги в ботинках свисают почти до пола.
Мать тихо плачет. Подвывая и причитая, собирает цветы с пола, ставит в чудом не разбившуюся вазу, а мне все равно.
Сценарий не меняется. Завтра Паша проснется и снова скажет, что ничего не помнит. А мне хочется удавиться.
Глава 42. Иван
— Я ждал тебя вчера.
— Прости, не получилось.
— У тебя все хорошо?
— Да.
Чувствую — врет. Молчу. Что мне с ней делать? Это я тут улыбаюсь в предвкушении нашего свидания, радуюсь, как дурак, общению с красивой молодой девчонкой, а у нее там, может быть, Армагеддон в семье творится. Ведь знаю, что с мужем у нее все плохо, а помочь не могу. К ней ехать морду ему набить — не разрешает. Умоляет слезно не делать этого. Зову к себе — отказывается. Боится переступить черту, за которой она ничего не видит. Неизвестное будущее ее пугает больше, чем настоящее. Парадокс. Я ее понимаю и не понимаю одновременно. Наверное, надо Наташе дать время самой все решить со своей жизнью. Еще немного. Совсем чуть-чуть.
— Ваня, у меня все хорошо, честно.
Пауза.
— Ты только не молчи.
Пауза.
— Пожалуйста.
Меня штормит от этих пауз. Мне кажется, последнее слово она шепчет со слезами на глазах. Вот КАК могут обычные буквы в простой переписке ТАК передавать чувства? Ей же плохо!
— Наташа, девочка моя, я с тобой.
Не знаю, что еще написать. Так, чтобы не банально было,
