Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
гордость. Словно то, что в его жизни есть еще одна женщина, никак не связано с Франци. Все это прекрасно соотносится с тем, о чем пишет Барт.
Еще ближе к тому, о чем постоянно пишет Ролан Барт, сама Франци: она та, кто не может престать ждать. Та, кто все интерпретирует. Та, кто любит сильнее и не может перестать. Франци и архитектор неделями пишут друг другу длинные электронные письма и объясняются в чувствах. Они пытаются проявлять уважение и быть честными. И тем не менее положение безнадежно. Все прекрасно понимая, Франци не может и не хочет в это поверить, поскольку он любит ее и поскольку жизнь, которая у нее может быть с ним и только с ним, кажется ей безумно привлекательной. Франци тяжело видеть, насколько они оба нелепы и как, будучи разумными, творческими, неглупыми людьми, не способны хорошо обращаться друг с другом или по крайней мере выглядеть здравомыслящими. Он не перезванивает ей, не соблюдает договоренности, переносит запланированные встречи и поездки в самый последний момент. А она закатывает скандалы, затем извиняется и вновь не может сдержаться. Чем дольше это продолжается, тем более безрассудной становится Франци. Все это происходит с ней несмотря на то, что архитектор даже не в ее вкусе. Несмотря на то, что у него неопрятная борода и он не следит за своим телом. И несмотря на то, что восторженностью и чрезмерным воодушевлением он действует ей на нервы. Их попытки заняться сексом можно скорее назвать странными, нежели эстетичными: они оба были слишком взволнованы и не смогли позволить телам соединиться. Так что Франци даже не может толком сказать, действительно ли ей подходит этот мужчина. Она уверена лишь в том, что очень его любит и мечтает жить с ним. Впрочем, это не повод любить так безгранично. Очевидно, что сегодня Франци поступает еще более безрассудно, чем десять лет тому назад, так как эта любовь имеет мало общего с внимательным отношением друг к другу. Франци знает, что запуталась в проекциях, но не спешит из них выбраться. Она никак не может отпустить вымышленный образ возможной любви. Это ужасно и в то же время нарциссично. Она вспоминает Йенса и его восхищение «Фрагментами речи влюбленного» Ролана Барта. Он узнавал в них себя. Что, если эта обсессивная влюбленность из текстов Барта совсем не пубертатна, как Франци тогда казалось, а характерна для людей в возрасте за тридцать, к которым она относится сейчас, а Йенс относился тогда? Что, если с годами становится все сложнее дистанцироваться от собственных фантазий? Что, если в любви люди становятся не умнее, а безрассуднее и нелепее?
Франци не остается ничего другого, как просто лежать в постели, плакать и читать Ролана Барта. Барт сочувствует ей. Он постоянно говорит: все так и должно быть. Он считает, что переживания Франци заданы структурой, в которой она исполняет предписанную ей роль. Он пишет обо всем очень деликатно. Язык Барта действительно прекрасен, при первом прочтении она этого не замечала. С помощью языка он соединяет неразумную любовь Франци с красотой. Сумасбродность, которая так ее раздражает, очевидно, ему в высшей степени симпатична. Это немного утешает Франци, хотя она по-прежнему уверена, что сама виновата в сумасбродности, так как не уделяла должного внимания своим истинным чувствам, когда была рядом с архитектором. Она не поверила ему, когда он предупреждал ее о себе. Она прекрасно его слышала и до сих пор отчетливо помнит, что именно он тогда сказал. Франци дала волю бурным фантазиям. Делая это, она чувствовала угрызения совести, поскольку точно знала, что поступает неправильно. Но не остановилась. Для Ролана Барта любовь может быть только такой: исполненной фантазий и нарциссичной. Франци уверена, что так быть не должно.
Вечером под заголовком «Изгнание из воображаемого» она находит руководство, как убить в себе любовь. Она чуть было не пропустила это место в тексте. Вероятно, Ролан Барт особо не отдавал себе отчет в том, что написал инструкцию, но это так. Речь идет о необходимости уничтожить в себе каждое «Какая жалость!». Так как всякое «Какая же жалость!» — фантазия о той части жизни, которую Франци могла иметь только с этим мужчиной. Грандиозное представление: наконец быть собой, причем таким желанным образом, который пробуждает в ней только этот мужчина. Ее воображаемое впадает в амок, так как эта райская, уникальная оживленность представляется ей до отчаяния знакомой. По этой причине Франци не может от нее отказаться: кажется, будто желаемое находится на расстоянии вытянутой руки. Но она не близко. Это Франци должна хорошо усвоить. Ей необходимо уничтожить в себе каждое «Какая жалость!», так как в них скрывается надежда любым способом заполучить эту часть жизни. Задача Франци заключается в том, чтобы, когда ее охватывает подобная дурманящая энергия, напоминать себе: та часть жизни не прекрасна хотя бы по той причине, что она не может ее получить. Что она может получить, так это постоянное ожидание и, если повезет, немного секса. Однако после этого секса Франци будет чувствовать одиночество и отчаяние. На самом деле ей совершенно не жаль, поскольку того, чего она желает, невозможно достичь, так как этого не существует. Оно могло бы существовать, если бы архитектор хоть немного изменился. Но он не изменится.
Весь вечер Франци не встает с постели, ест груши, шоколад и бутерброды с эмменталем и бри. Она пьет много воды. Время от времени читает очередной отрывок из книги Ролана Барта. Бóльшую часть времени просто лежит и ждет новых отголосков «Какой жалости». И они появляются. Зачастую это несбывшиеся мечты о жизни в паре, о разговорах и совместном творчестве, — о жизни, в которой Франци была бы не такой, какая она в одиночестве. Убивая в себе всякую надежду, она чувствует, как отчаянно пытается в то же время оставить пути отхода. Однако чем больше фантазий об этом удивительном существовании она в себе убивает, тем меньше возможностей отмотать все назад у нее остается.
В воскресенье Франци чувствует себя спокойнее. Вечером она уничтожила в себе последние отголоски «Какой жалости» — по крайней мере новые не всплывают. Что-то действительно осталось позади. Она читает еще раз в «Изгнании из воображаемого»:
Траур по образу, если он мне не удается, заставляет меня тревожиться; если же я в нем преуспеваю, он погружает меня в печаль. Если изгнание из Воображаемого есть необходимый путь «излечения», следует признать, что продвижение по нему печально. Эта печаль — отнюдь не меланхолия, или по крайней мере
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
