его вспомнила — это был переводчик сборной Кубы по фехтованию на шпагах и рапирах. Точно он.
Ну, Олечка, ну, дает! В переносном и буквальном смысле этого слова!
Четверг, 24 июля принес небольшую прохладу. Так как мой отъезд был аж поздно вечером, то днем мне предстояло посетить запланированные мероприятия обязательно. А если конкретно, то утром классическая борьба или конный спорт на выбор, а во второй половине дня — легкоатлетический кросс или пятиборье для женщин. В общем, утром пришлось идти, а вечером я таки надеялась спрыгнуть и успеть еще пробежаться по магазинам.
Естественно, что выбрала я конный спорт.
Манежная езда и командное первенство проходили в Конноспортивном комплексе профсоюзов в районе Битцевского лесопарка. Спортивное сооружение было новым и современным: вместительный конкурный стадион на двенадцать тысяч мест, огромные поля для выездки обойти не удалось даже за час, и я пожалела, что надела платье, а не джинсы, так как был ветерок и приходилось постоянно придерживать подол.
Я чинно прошлась по посыпанной свежим песком дорожке средь старых лип и берез в сторону разминочного поля и неожиданно вышла к большому павильону прямо за крытым манежем, где скопилась довольно большая толпа людей. Мне стало любопытно, и я подошла ближе. Вытянув шею, прислушалась и пригляделась.
Я увидела старую знакомую по гаражу — Мину (та, которая из тракторного). Все такая же странноватая, с густо подведенными глазами, стриженная чуть ли не «под ноль» и одетая в какую-то полушинель-полупиджак, он была центром этой толпы.
— Товарищи! — громким звенящим голосом выкрикнула она, — Остановитесь же! Стойте! Слушайте! Я расскажу вам всю правду о том, что в действительности происходит у нас, в Советском Союзе!
Народ недоуменно останавливался, через миг вокруг нее собралась большая толпа, где разговаривали на разных языках. Наши переводчики старательно избегали своей работы, а ихние, наоборот — жадно переводили все подряд, к ним тянулись иностранцы. Замелькали вспышки фотоаппаратов — это подтянулись корреспонденты.
— Соотечественники! Гости столицы! — звонко-звонко продолжала говорить Мина, — В этот сложный, критический для судеб Советского Союза и наших народов час обращаемся мы к вам! Мы — молодая смена! Мы — истинный голос страны! Слушайте же! Это тупик! На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, и отчаяние! Слушайте нас!
Она раскрыла листы «манифеста» и принялась читать выразительным голосом: «…достижения Советского Союза представляют собой изумительное явление. Успехи, достигнутые в машиностроительной промышленности, не подлежат никаким сомнениям. Восхваления этих успехов, как вы видите, отнюдь не являются необоснованными…». Чем дальше она читала, тем тише и неувереннее становился ее голос. В конце она уже еле мямлила. Народ, потеряв интерес, потихоньку стал рассасываться. И конец манифеста Мина дочитывала только пожилой паре пенсионеров, да и то, потому что они явно были глуховаты.
Когда Мина закончила, растерянно захлопнув папку, к ней подошли двое неприметных мужчин и потихоньку увели ее куда-то в сторону.
Я облегченно улыбнулась, и со спокойной душой отступила в заросли лещины и бересклета. Молодцы Римма Марковна и Нора Георгиевна, отлично справились и переписали «Манифест» правильно.
Представила, как сейчас аналогичная картина происходит у стадиона «Динамо», у Дворца спорта «Сокольники», у Московского гребного канала, на стрельбище «Динамо» в Мытищах и возле Большой спортивной арены Центрального стадиона имени В.И. Ленина. Настроение скакнуло резко вертикально.
Пусть маленький поступок, но он правильный и я его сделала. Уберегла придурков от беды, а мероприятия от позора.
Сверившись с маршрутами в памятке, которые нам раздали при входе, я, тихо мурлыкая под нос глупую песенку про Лёлика-солнце, направлялась к конюшням: все только и говорили о каком-то необыкновенном жеребце по имени Артемор. На нем должен будет выступить в командном конкуре поляк Ян Ковальчек. Поляк мне был до лампочки, а вот на прославленную лошадку посмотреть было очень уж любопытно (есть у меня грешок — люблю лошадей с детства).
Возле конюшни по закону подлости я нос к носу столкнулась с ответственным товарищем Ивановым. Увидев меня, он расцвел в улыбке:
— Лидочка! Вы так юны и прекрасны в этом платье!
Да уж, учитывая то, что полночи не спала — паковала сумки, пытаясь уместить урожай подарков в два чемодана и рюкзак, то, лицемерие ответственного товарища уже просто зашкаливает.
Я вежливо поздоровалась и попыталась проскользнуть мимо.
Увы.
Товарищ Иванов крепко ухватил меня за руку:
— Лидочка! — воскликнул он, — вы же хотели, наверное, посмотреть на коней? Идемте! Я покажу вам самого прекрасного в мире тракена Эспадрона. Он рыжий, как ирландец. Или удмурт. Вы, кстати, знаете, что самые рыжие люди в мире — это наши удмурты?
Я не знала. Но мне сейчас было явно не до удмуртов. И не до тракена Эспадрона.
— Товарищ Иванов, — я вырвала руку и резко отстранилась. — Что вы себе позволяете! На нас люди смотрят!
— Лидочка! — он умоляюще сложил руки лодочкой, словно индус, а затем опять попытался поймать меня за руку. — Вы разбиваете мое сердце. Давайте сегодня сходим в ресторан? Только вы и я. Вдвоем. Я знаю здесь прекрасный грузинский ресторан. Там такая музыка! Лидочка, соглашайтесь!
— Оставьте меня в покое! — я с силой оттолкнула ответственного товарища и побежала по дорожке прочь.
— Ты еще пожалеешь, дрянь! — ударил в спину гневный окрик.
«Сам дурак!» — улепетывая, подумала я, благоразумно оставив последнее слово за ним. Ну, и провидение (карма, закон подлости) еще раз доказали, что нельзя желать людям зла, как бы они его не выпрашивали. В общем, улепетывая по дорожке, я вступила в лошадиную какашку.
Твою ж мать!
Чертыхаясь, я попыталась оттереть туфлю о траву. Тщетно.
Да, чуток отчистила, но запах остался. Матерясь и поминая товарища Иванова незлым тихим словом, я отправилась искать дамскую комнату. Туалеты не нашла, зато между ветеринарной лечебницей и конюшней я обнаружила колонку с водой. Сняла туфлю и принялась отмывать под струей воды помогая пучком травы.
Я мыла, мыла и вдруг услышала конское ржание. Совсем рядом.
Я подняла голову и ахнула.
Олечка, в бархатном темно-изумрудном брючном костюме, словно амазонка, восседала верхом на угольно-черной лошади, еле-еле удерживаясь в седле. Но широчайшую
