сестрицы!
Вы истопили мне баенку,
Намоете для чужого бережка,
К чужим людям,
К чужим соседушкам,
Ой, меня бедную и горе-горькую,
Что я надумала, да что наделала-то,
Мне бы быть да светлой плачущей,
Дома милого отца да матушки,
Посторонитесь мои соседушки,
дайте поплакать мне горемычной,
покрасоваться-то один да часочек».
Помогала невесте в бане «вожея» и мать. Им предстояло магическими приемами предостеречь ее от возможной порчи и сглаза. На невесту могли одевать пояс из старой рыбацкой сети с завернутыми в неё предметами, считающимися оберегами, - щучьим зубом, черемуховой корой, кусочками красной ткани, толченым стеклом. Носить пояс полагалось шесть недель после венчания. Древним обычаем считается пропускание невесты трижды между ног матери. Действия в бане сопровождались заговорами. Невесту ставили на сковороду и мыли молоком, в другом варианте натирали солью. Молоко и воду, которой ее ополаскивали после натирания солью, собирали на сковороду. Если собирали молоко, то замешивали на нем тесто и пекли пироги, которыми и угощали жениха. Он, «зная, из какого теста приготовлены пироги, все-таки не брезгует, а кушает на здоровье». Также поступали и с соленой водой. На ней разводят тесто для рыбника, угощая жениха и всю его родню. Делалось это с целью завоевать любовь жениха и его родни. Соленая вода и сама сковорода в дальнейшем использовались с магическими целями. У средних вепсов «вожея» ею обливала лошадь, на которой жених и невеста ездили на венчание, чтобы между молодыми была любовь и дружба, у северных вепсов - обрызгивали незамужних девушек. Считали, что она усиливает их привлекательность. На этой же сковороде готовили яичницу и угощали ею молодых, когда они после свадьбы первый раз навещали родных невесты. Отведав яичницы с такой сковороды, молодые должны были жить дружно.
ПРОЩАНИЕ НЕВЕСТЫ С «ВОЛЬНОЙ ВОЛЮШКОЙ
После бани наступал самый драматический момент прощание невесты с «вольной волюшкой», по-вепсски - «vouged voudaine» - «белая (светлая) волюшка». Невесту, закрытую с головой платком (белой скатертью), вели из бани в избу и начинали водить вдоль избы. Если у невесты не было в живых кого-либо из родителей, то её в сенях ждали подруги и она, не заходя в избу, плачем на крыльце приглашала родимого отца (мать) прилететь на свадьбу «хотя бы вольной пташечкой, серой маленькой кукушечкой». Подруги уже в доме плачем извещали невесту, что родимые отец (мать) отказались прибыть и назначали своим поручителем самых близких ей родственников: деда (бабку), крестного отца (мать).
С каждым из родственников, начиная с отца и матери, невеста прощалась, оплакивала предстоящую горькую разлуку, просила не выдавать её «люту ворогу на чужую сторонушку». Приведем плач невесты, обращенный к отцу
Причитание невесты - обращенный к отцу
Kalliz sinä da kazvatajaizem.
Poruciba vouktan voudeizen-se jo,
äjou aigalaze, äjou da norelaze.
Kalliz sinä da kazvatajaizem,
kut sinä racitid
porucita minun vouktan voudeizen-se,
krasnijan da krasoteizen-se?
Kalliz sinä-da kazvatajaizem-se, sinä kazvatid’
i libutid’ i kahtenkumnen voihan da voduden-se.
I kut, rodimijad roditel’ad-se, racititai,
porucitai minun vouktan voudeizen-se
verhize viluihe da armoizihe-ne
äjou aigalaze, äjou da norelaze?
Kut minei linneb kubahtada
i likahtada ičemi čomas da čogeižespei-se,
i kut minei linneb eragata
ičemi čomas da kanzeižespei-se?
Užeske minä kodis, kalliz kazvatajaizem,
eragoitta dei kubahtoitta da siga.
I fatitetai-se da goditetai-se,
i käveleskanden ku minä verhis armoizispei-ni, verhide viluide armoideke-ni.
A side tii i fatitois i zagoditois,
i oli miilamoi ii antta aigalaze ounu raffaze.
Kalliz sinä da kazvatajaizem,
sötei sinä da tatusko,
ka sugita-ske i tazoita minun suukuized hibusuded-ne,
täi ehtalizuu minun jälgmeizuu ehtkouzuu-se,
jälgmeine da kerdeine-se.
I riputa-ske sinä minun vouktaha voudeizehe-se
liihud da jo lenteine-se.
Minun vouged i voudeine-se om jo tälehtalizuu ehtkoizuu,
jälgmeizen ehteizen krasuise i likuise
tiide i comas-se cogeizes-se, i tiide dubovijou da jo laveizuu-se.
Lubimijad tii 1’ubovnijad podruznikcized,
sugitagat-ko i sötatagat i silitagat,
minun suukuized hibusuded-ne jo täi ehtalizuu da ehkoizuu-se.
Ka otkat-ko tii niigude minun vouged
voudeine-se,
i krasuizeitkat i likuizeitkat,
kut i minä krasuizetlin i likuizetlin,
kut i minä sädatelimoi ehtaze celin.
Sugitagat-ko i tazoitagat tii encciks i edeliziks,
I’ubimijad tii I’ubovnijad podruznikeized,
töndutei-ko tii prestolnijile praznikeizile-ni,
kackat-ko tii minun vouged voudeine-se.
Дорогой мой, меня вырастивший,
Поручили белую волюшку-то уже очень рано, очень смолоду.
Дорогой мой, меня вырастивший,
как ты смог поручить мою белую волюшку, красную красотушку-то?
Дорогой мой, меня вырастивший, ты растил и поднимал
двадцать трудных да годочков-то.
И как вы, родимые родители, смогли,
поручили мою белую волюшку-то
чужим холодным ласкам-то так рано и так смолоду?
Как мне будет двинуться и тронуться
из своего красивого да уголочка-то,
и как мне надо будет покинуть свою дорогую семейку-то?
Еще я дома, мой дорогой, меня вырастивший,
а уже покинуть и двинуться отсюда [надо].
И спохватитесь и пожалеете-то,
и стану я ходить в чужих холодных ласках-то,
с чужими холодными ласками-то.
А тут вы и спохватитесь и задумаетесь,
и не надо было отдавать меня так рано в люди.
Дорогой ты, меня вырастивший,
кормилец да батюшка,
так расчеши-ка и пригладь мои шелковые волосики-то,
в этот вечерний мой последний вечерок-то,
последний да разочек-то.
И повесь-ка ты на мою белую волюшку-то короткую да ленточку-то.
Моя белая и волюшка-то в этот вечерний вечерок уже
последний разок красуется и ликуется
в вашем красивом да уголке-то, и на вашем дубовом да полике-то.
Любимые вы любовные подруженьки,
расчешите-ка и пригладьте мои шелковые да волосики-то
уже в этот вечерний да
