мне доверять и рассчитывать на мою поддержку, если я не смог ее оказать в такой очень стремной ситуации? Легко считать себя совершенным, но это ведь не так. И я это знаю.
Набираю номер Поли еще раз, но дозвониться не получается. Молодец девочка! Это как раз то, чего я и заслуживаю. Надо пойти перед матерью извиниться и ехать домой. Ползать на брюхе, пытаясь исправить то, что испоганил.
Полусонная мама с сестрой на руках появляется в комнате. Я встречаю ее взгляд прямо. Что мне еще остается?
– Не смотри так, – в конце концов не выдерживаю этих гляделок, – Я – дурак, ты это хотела услышать?
– Нет, я хотела бы, чтобы ты не обижал Полину. Ей пришлось несладко.
Да знаю я это! И все равно... Обидел.
– Мам, как думаешь – простит?
Она хмыкает. От резкого звука Еська начинает недовольно кряхтеть.
– Простит. Только. Матвей, не знаю, насколько ты меня сейчас услышишь. каждая обида убивает любовь. И если дорожишь человеком, его нужно не обижать. А не извиняться после того, как обидел. Ценность таких извинений с каждым разом все меньше.
Я чувствую, о чем она говорит. Знаю, она права.
– Мам, позвони ей? А? Душа не на месте.
Подходит ко мне, взлохмачивает волосы, как в детстве.
– Эх, сынок! – укоряет и сразу же добавляет, – Позвоню, конечно. Куда денусь. ты только сейчас не уезжай. Поспи несколько часов.
– Хорошо, – иду к выходу, потом торможу, – Ты меня тоже прости. Я не хотел ничего тебе портить. Не смог сдержаться.
Машет мне рукой, типа: "Проехали".
Становится легче и я, оказавшись у себя в комнате, засыпаю.
Полина
Как он мог такое мне сказать? Все, что я услышала от Матвея, оглушило меня болью и непониманием. Он не имел никакого права так себя вести! Я понимала, что он не будет доволен, если узнает, что я не сказала ему правду. Но пока я слушала его, у меня было ощущение, что он окунает меня в грязь, что она обволакивает меня, мешая дышать. Я же не сама! И он знает об этом. И все равно предпочел меня медленно убивать, говоря все те ужасные вещи. Не хочу и не могу здесь оставаться. Артем, Матвей, Владислав Сергеевич, их слишком много, чтобы я могла выстоять. Как там сказал Матвей – перестать быть удобной? Пожалуй именно это я сейчас сделаю.
Зашла в свою комнату, схватила рюкзак и начала в него судорожно запихивать вещи. Так увлеклась, что даже не услышала, как кто– то вошел.
– Поль, ты что делаешь? Куда собираешься?
Меня передернула от звука его голоса.
– Тебе какое дело до того, что я делаю, Артем? – мой голос звучал противно, но мне уже было все равно.
Я хочу домой, в безопасность, где не будут мне делать больно только потому, что они сильнее.
Он подошел ближе. Меня передернуло. Он это заметил, однако протянул руку и попытался отобрать рюкзак.
– Хватит дурить! На улице ночь. Поселок закрытый. Как ты отсюда выберешься?
И его мнимая забота сорвала последние предохранители.
– Что ты все время возле меня кружишься? Как падальщик? – мои глаза сузились.
Лицо Артема исказилось, но меня уже несло.
– Неужели ты не понимаешь, что я тебя ненавижу? Боюсь и ненавижу? Или тебе настолько плевать, что чувствует другой человек от твоей близости? И по– другому не будет. Я бы хотела забыть и простить. Очень бы этого хотела. Но это оказалось выше моих сил. Даже несмотря на то, что ты спас Матвея... Я тебя НЕ– НА– ВИ– ЖУ.
Последнее слово процедила сквозь стиснутые зубы. Выдернула рюкзак из его рук, но только потому, что он перестал его удерживать и рванула из комнаты.
Не останусь здесь. Ни за что не останусь. Надо будет пешком уйду.
– Полина! – и таким командным и холодным голосом Артем произнес мое имя, что я замерла, – Вызови такси. Я позвоню. Машину пропустят на территорию.
Он резко вышел из комнаты. А я принялась звонить. Машину ждала уже в какой– то прострации. Накрыло меня, когда я села в такси. Слезы заструились по щекам. Сначала молчаливые. Однако затем истерика набрала обороты. Да так, что таксист вынужден был остановиться и отпаивать меня водой. Пока ехали, Матвей стал названивать, но желание разговаривать с ним у меня не было. Он мне четко продемонстрировал, что случись со мной какая– нибудь беда, если он сочтет меня в ней виноватой, то мне несдобровать. И пускай он тоже был по– своему прав, но за своей обидой я не желала видеть и слышать ничего.
Ему нужен перерыв? Он его получит. Может не сомневаться. Дрожащими пальцами я внесла его номер в "черный список." Да, сделала это импульсивно, из желания насолить, но разблокировать и перезванивать не стала. Пусть... Пусть тоже помучается.
До дома я доехала, разочарованная и опухшая от слез. Я так много плакала, что мне начало казаться, что не смогу больше проронить ни слезинки.
Встречать меня вышла Саша.
– Что случилось? – задала она вопрос сиплым со сна голосом.
Звук родного голоса подействовал на меня странно. Выплаканных за ночь слез моей душе показалось мало. Жалость к самой себе, несправедливость того, как все повернулось, сжали мое горло будто тисками. И я снова разрыдалась.
– Потом... – все что я смогла ответить сестре.
Мне нужно сначала взять себя в руки, а после уже объяснить, что стряслось.
Полина
Вместе с сестрой я поднялась в квартиру, в которой меня ждало еще одно испытание – бабушка. Она не спала несмотря на ранний час.
– Поль! Детка! Что– то такое?
Слезы полились сильнее, хотя я всеми силами пыталась их сдержать. Однако бабушке надо было хоть что– то сказать.
– Бабуль, я с Матвеем поссорилась, – это прозвучало как– то по– детски совсем.
Бабушка и отреагировала соответствующе. Подошла вытерла морщинистыми руками мне щеки и, покачивая головой, проговорила:
– Не надо плакать, родная. Все пары ссорятся. Так бывает. Помиритесь.
Я согласно кивнула головой. Не потому, что тоже так думала. Просто, чтобы она не волновалась. К чему ей это?
– Бабуль, я пойду лягу? Голова разболелась.
Пожилая женщина вздохнула.
– Ох, молодежь! Не веришь мне... Иди, отдыхай. Всю ночь ведь ехала. Только от себя некуда деться, дочка. Иди, ложись. А то принц твой теперь за тобой уже едет.
Я
