— Любовь Александровна. Извините за вспыльчивость моего племянника. Я подозреваю, что он на меня нажаловался, но… Телефончик ваш можно?
— Зачем?
— У каждого может возникнуть потребность обратиться к психотерапевту.
Он был закрыт совершенно, и фразы из уст этого Владимира Ивановича вылетали какие-то казенные, сухие. И такое самообладание!
— Я не думаю, что вам когда-нибудь потребуется психотерапевт, — довольно сухо заметила Люба.
— Ну, зачем же поддаваться неприязни, которую испытывает ко мне мой племянник, Любовь Александровна! Вы же умная женщина, раз психотерапией занимаетесь! Вы должны понимать, что всегда надо выслушивать и другую сторону. А то я получаюсь со всех сторон жестокий человек, который не хочет помочь ближнему своему. Племяннику родному. А я, может быть, хочу помочь, но не вижу, так сказать, движения навстречу…
— Все. Хватит, — высказался Олег Варягин. -Я сам. Понятно? Сам.
— Ну, как угодно. Может быть, покупателя приискать? Раз не хочешь моих денег?
— Таких не хочу. Я сам.
— Эх, Олег, Олег! А ведь твое упрямство тебя погубит. Я квартирку-то осмотрел. Что у тебя в спальне творится?
— А что в спальне? Ваши подарки.
— Обои не собираешься переклеивать?
— Не собираюсь. Пусть останется, как память.
— Оставь, оставь. Но это все как-то… Неправильно, а? Некрасиво?
— Я тебя провожу. Любовь Александровна, вы подождете?
— Разумеется, — кивнула Люба.
Мужчины ушли в прихожую, оттуда еще несколько минут слышался громкий, раздраженный голос Олега Варягина. Его дядя, напротив, говорил очень тихо и ровно. Эти люди не могли найти общего языка, ну никак не могли! Кто из них был прав? Непонятно.
Олег Варягин вернулся, обессилено присел на диван:
— Не было его у меня полгода, и вот вам, пожалуйста. Что, по-вашему, я не прав?
— Не знаю.
— Ему, видите ли, не нравится моя жена!
Люба поднялась с дивана, подошла к той же полке, у которой недавно стоял Владимир Иванович Варягин, взглянула на портреты:
— Ваши родители?
— Что? Ах, да.
— Мама такая милая. И волосы замечательные. Густые, волнистые.
— Фотография черно-белая, а, вообще-то она была рыжеволосой.
— Что ж. Мне кажется, что разговор сегодня у нас с вами не получится.
— Да, а чаю?
— Нет, спасибо.
— Ну, посидите со мной. Вы же видите, в каком я состоянии!
Люба же думала как раз о его состоянии. Еще и про Снежану заговорить, подлить масла в огонь? Только что его дядя высказался весьма конкретно.
— Хорошо. Я с вами немного посижу, — кивнула она.
На кухне он неумело возился с продуктами, кромсал ножом батон белого хлеба.
— Давайте я, — поднялась Люба.
— Черт! Нервы. Это все нервы.
— Как ваши дела?
— Никак. Сижу дома большей частью, думаю, что делать. Кстати, меня опять к следователю вызывали. Арестовали Ларисиного брата. Какая чушь! Мы с ним виделись-то мельком пару раз. Это не он. Точно.
— Виделись мельком, вы совсем его не знаете. Почему такие выводы?
— Я знаю Ларису. Вам покрепче?
— Да, если можно.
— Вы скажите этому своему…
— Олег Валерьевич, давайте договоримся, что я на ход расследования никак не влияю.
— Да? Ладно. Не влияете. Что, о другом поговорим? Зачем вы пришли?
— Сами же в гости звали.
— Да. Звал. Тоска, знаете ли. Знакомые звонят… Даже язык не поворачивается назвать их друзьями. Да, знакомые. «Ну, как у тебя дела? Ничего не изменилось? Тебе плохо, да? А как плохо?» У меня такое ощущение, что собралась целая стая вампиров, которые, вытягивая из меня подробности о том, как мне плохо, упиваются тем, как им хорошо. На чужое несчастье люди слетаются, словно воронье. И давай клевать падаль. Клевать, клевать…
— Может быть, мне уйти? Вы не в настроении.
— Сидите. Вы же сами пришли. Я не напрашивался. Вас что, этот ваш прислал? Самохвалов? Ах, да! Договорились, помню.
Пауза. Люба пила чай, внимательно к нему приглядывалась.
— По жене соскучился. Странно, да?
— Нет, не странно.
— Может быть, мне туда съездить? Не могу больше. С августа ни слуху, ни духу.
— Почему раньше не съездили?
— Обиделся. Теща к телефону все время подходит, а не Снежка. А где моя жена, где? Видеть ее не хочу!
— Ну а простить вы могли бы ее?
— Простить? За что? За измену? Что, с любовником убежала? Вы что-то знаете? Говорите! Кто он? Убью!
— Я ничего не знаю, — спокойно сказала Люба. -Просто спросила.
— Ах, просто! Да, простить могу. Брата же простил? Я на ней не на девушке женился, другой попользовался. Женился же. Потому что она хорошая. Я знаю. Что бы с ней не сделали, она все равно останется… Чистой, да.
— Я думаю, что у вас все будет в порядке, -осторожно сказала Люба.
— Надо ехать, да?
— Это вам решать.
— Черт, теща там! Видеть ее не хочу! Небось, так и зудит сейчас: «Я тебе, Снежаночка, говорила: не выходи замуж за этого Варягина. Я тебе говорила…» Тьфу!
— Знаете, Олег Валерьевич, я, пожалуй, и в самом деле пойду.
— С неудачниками скучно, да?
— Просто меня ждут.
— Этот ваш… Помню, да. Вы на ход расследования не влияете. Что ж. Тоже бросите меня? Кстати, не хотите прикупить мою квартиру? Вам продам.
— Вы же сказали, что сами хотите здесь жить.
— Ха-ха! Сказал! Ха-ха! Прижмет, и съедешь, куда деваться? Люди думают, что четыре стены, доставшиеся им в пользование — это вечное. Ха-ха! Есть только четыре вечных стены, из дерева, да и те рано или поздно превращаются в труху.
— У вас опять депрессия начинается?
— С чего вы взяли? Я в деревню поеду. В Мишкин дом.
— А вы что, наследник?
— Будете смеяться, но этот чудик оставил завещание. У него, оказывается, нет прямых наследников. Шучу. Племянница есть, но я с ней судиться не буду. Еще чего! Мне чужого не надо.
— Скажите, ваш дядя не болен?
— Болен? Дядя, болен? Ха-ха! Здоров, как бык! Вы не смотрите, что он такой худой! Он жилистый, уж я-то знаю. И меня еще переживет.
— Проводите меня, Олег Валерьевич.
— Ладно. Посижу еще вечерок в одиночестве. Есть деньги — есть друзья, нет денег… Старая истина.
