уставившись в прямоугольник неба за зарешеченным окном. Он повернулся к ним не сразу. В его внешности произошли перемены, как обычно бывает в больницах, отчего казалось, что он провел здесь не неделю, а намного больше. Длинные редкие пряди волос зачесаны назад, как сам он никогда не зачесывал, щеки ввалились. Ему оставили одежду, но изъяли подтяжки и галстук. Сидел он слегка ссутулившись, с засохшей струйкой слюны из уголка рта. Отец и раньше, случалось, впадал в прострацию, и глаза его стекленели, как у манекена. Очередной припадок или все дело в новом лекарстве?
— Доброе утро, отец! — протрубил Джеффри.
Ответа не последовало.
Селия подошла к отцу и поцеловала его, а Ролло, вне себя от возбуждения, тут же вскочил передними лапами на кресло и облизал старику лицо.
— Мы привезли Ролло, — зачем-то сказала Селия.
Мистер Рэнсом отвел мутные глаза, склонился, зарывшись лицом в собачью шерсть, и Роза заметила на ней влажные пятна. Она впервые видела отца плачущим. Собственно, ей никогда не приходилось видеть плачущих мужчин, но сейчас, когда перед ней жалко всхлипывал любимый бесстрашный папа, у нее на глазах тоже выступили слезы, и она, наклонившись, прижалась лицом к его щеке. От него исходил чужой запах нестираного белья и карболки.
— Папа…
Он мягко оттолкнул ее и ворчливо проговорил:
— Многим подобает лить слезы, но только не тебе, Розалинда.
— Почему ты ее так зовешь, дедушка? — спросила Ханна. — Она же Роза.
— Лично я никогда не понимал этих имен, — сказал Джеффри с видом человека, решившего сменить тему разговора.
Роза повернулась к нему:
— Папа обожает Шекспира. Он назвал нас в честь шекспировских героинь, Селии и Розалинды.
Отец глухо проговорил:
— Так клир небесный Розалинду
Создал из разных свойств людей;
Сердца, глаза и лица многих
Соединились чудно в ней[23].
— Весьма к месту, — откликнулся Джеффри. — Насчет небесного клира не уверен, но Роза действительно пользуется благосклонностью в высших сферах. — Он недобро ухмыльнулся. — Насколько нам известно.
— Это пьеса «Как вам это понравится», — объясняла Селия Ханне. — Немного необычная, потому что в ней не герои, а героини. Две девушки, Селия и Розалинда, убегают от двора и скрываются в Арденнском лесу, переодевшись, чтобы их не узнали. Это путешествие с приключениями.
— Спасибо, Селия, не стоит пересказывать всю пьесу. Мы уже поняли, в чем дело. — Неудивительно, что Джеффри нравилась Селия. Он был, что называется, клеткой в ожидании птички.
Роза взмахнула принесенным с собой букетом нарциссов.
— Я принесла тебе цветы, папа.
Она огляделась в поисках вазы. Комната была почти пуста. Только два стула, кровать и небольшая тумбочка для жалких пожитков пациента. На ней лежали очки, таблетки, крем для рук и стояла пустая вазочка, а рядом — фотография, которую Роза сразу узнала.
Снимок был сделан летом 1939-го — предгрозового года, когда страна, казалось, балансировала на грани войны, не понимая, способны ли Чемберлен и Галифакс предотвратить ее. Все семья сидит на скамейке в саду, на заднем плане блестит на солнце парник. Отец в рубашке с короткими рукавами и в подтяжках, с улыбкой на мужественном и открытом лице. Мать красивая, как невеста, даже в повседневном передничке и с собранными в пучок волосами. С одной стороны — Селия, изогнувшаяся в картинной позе, наклонив в выгодном ракурсе голову, с другой — Роза, положившая руку на плечо отца.
Роза, прищурившись, разглядывала себя, пятнадцатилетнюю, сразу узнав выражение настороженной отстраненности, сопровождавшее вечное ощущение, что происходящее вокруг ее не касается.
— Хорошо выглядите, папа, — солгал Джеффри.
Роза набрала в вазочку воды, поставила в нее нарциссы и, сев рядом с отцом, взяла его за руку, сцепив свои пальцы с его.
Джеффри прав, папа. А значит, тебя здесь долго не продержат. Тебе просто нужно немного отдохнуть, и ты пойдешь на поправку.
— А почему дедушке нужно отдохнуть? — спросила Ханна.
— Ш-ш-ш, Ханна, — шикнула на дочь Селия.
— Ничего подобного, — бросил в ответ отец.
— Вот что я тебе скажу, милая… — Джеффри постарался придать своему голосу добродушие, что, скорее всего, стоило ему серьезных усилий, и улыбнулся Ханне. — Почему бы нам с тобой не побегать с Ролло в саду?
Оба вышли, Роза продолжала сидеть держа отца за руку, а Селия болтала о своих планах в отношении коронации.
Сначала поедем в гольф-клуб, там теперь есть телевизор. Очень хочется посмотреть на парад. Ты даже не представляешь, сколько приезжает коронованных особ: султан Занзибара, наследный принц Японии, королева Тонги! Забавно, правда? Я и понятия не имела, что в Тонге есть королева. Ростом шесть футов три дюйма и, судя по всему, чудовищной ширины. Прибыла к нам на каноэ. А потом у нас на улице будет соседская вечеринка на двести человек. Джеффри отправил всех грет мыть тротуар, столы поставим на козлах прямо посреди дороги. Вывесим в окнах портреты Вождя. Ну и короля с королевой, конечно.
Селия продолжала свой монолог, легкий и воздушный, как взбитые эрзац-сливки на бисквитном торте. Отец тупо смотрел вдаль, но его пальцы не переставали нервно подергиваться в руке Розы.
— Не знаю, что мы будем делать, когда все закончится. Уже несколько недель никто не говорит ни о чем другом, кроме как о мантиях, диадемах, форейторах[24], коронах и чайных полотенцах. Даже придумали новое блюдо под названием «коронационный цыпленок». Холодная курица и две столовые ложки карри — в честь индийских колоний, понимаешь ли. Его собираются подавать на королевском банкете, а наша соседка, миссис Герберт, и говорит: «А почему бы и нам такое не приготовить? Попробуем сами, что едят во дворце».
Снаружи сад купался в ярком солнечном свете. Сквозь зарешеченные окна доносился аромат недавно скошенной травы, лежащей выцветающими полосами на газоне. Странный прерывистый крик, похожий на крик дикой птицы, прокатился эхом среди зелени, и, выглянув наружу, Роза увидела женщину, бьющуюся в руках двух паул. Позади них по дорожкам катили двух пациентов в инвалидных колясках — напичканные препаратами, они застыли в недвижном оцепенении, как чучела Гая Фокса[25]. Роза не могла выбросить из головы открытие, сделанное пару дней назад и наполнившее ее душу разъедающим страхом.
Это случилось, когда она пыталась найти идеологически верный подход к вопросу, касающемуся душевнобольной женщины из романа «Джейн Эйр». Описание Шарлоттой Бронте первой жены Рочестера, Берты Мейсон, в точности совпадало с установками Союза, словно она писала его для плакатов и пропагандистских фильмов, многие годы тиражирующихся ведомством Геббельса.
Начиная с 1930-х годов в кинотеатрах по всей Германии крутили короткометражные информационные фильмы
