Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
— Что он говорит? — спрашивает Милтон, глядя на Эттлинга, словно тот должен был понять.
— А черт его разберет, — раздраженно отвечает Эттлинг.
— И хрен ли мне тогда от него толку? — злится Милтон.
— Ich will nach hause[11]. Bitte, ich will nach hause, — твердит мальчик.
— Заткнись! — рявкает Милтон. — Все равно мы ни слова не понимаем. Так он там один был?
Последняя фраза обращена уже к Уиллу.
— Вроде бы, — отвечает Уилл. — Там окоп кончается. Куча тел, но живой вроде бы он один.
— Наверное, лучше его связать, — предлагаю я. — Мы сможем взять его с собой, когда двинемся дальше.
— Взять его с собой? — переспрашивает Милтон. — Это еще зачем?
— Затем, что он военнопленный, — говорит Уилл. — А что мы, по-твоему, должны с ним сделать? Отпустить?
— Бля, еще чего, отпускать его. Но обуза нам тоже не нужна. Давайте отделаемся от него прямо тут, и все.
— Ты прекрасно знаешь, что так нельзя, — резко обрывает Уилл. — Мы не убийцы.
Милтон смеется и оглядывается кругом, указывая на лежащих мертвых немцев: их тут десятки. Мальчик-немец тоже на них смотрит, и я вижу по его глазам, что он узнает их — это были его друзья, а теперь он остался один-одинешенек. Как бы ему хотелось, чтобы они ожили и защитили его.
— Was habt ihr getan?[12]— спрашивает мальчик, глядя на Уилла, в котором, похоже, видит главного защитника, раз это Уилл его нашел.
— Тихо, — говорит Уилл, качая головой. — Сэдлер, посмотри кругом, нет ли веревки.
— Бэнкрофт, да не будем мы его связывать! — сердится Милтон. — Не строй из себя исусика. Это даже не смешно.
— Не тебе решать. — Уилл повышает голос: — Я взял его в плен, ясно? Я его нашел. Я и буду решать, что с ним делать.
— Mein vater ist in London zur schule gegangen[13], — говорит мальчик, и я гляжу на него, всем сердцем желая, чтобы он молчал, потому что его мольбы лишь ухудшают дело. — Пиккадилли-Серкус! Трафальгарская плошать! Букингемски тфорец!
Он выкрикивает эти названия с фальшивой бодростью.
— Пиккадилли-Серкус? — удивленно переспрашивает Милтон. — Трафальгарская площадь, бля? О чем это он?
Безо всякого предупреждения Милтон отвешивает мальчику оплеуху — такую сильную, что у того изо рта вылетает гнилой зуб, у нас у всех зубы гнилые, и падает на лежащее рядом мертвое тело.
— Господи, Милтон, ты что, спятил? — Уилл делает шаг к нему.
— Он немец, скажешь — нет? Противник, черт бы его побрал. Ты что, не помнишь, какой нам дали приказ? Противников мы убиваем.
— Только не тех, которых взяли в плен, — не сдается Уилл. — Именно этим мы отличаемся от них. Или должны отличаться. Мы уважаем человеческое достоинство. И человеческую жизнь.
— А, ну да! — кричит Эттлинг. — Я и забыл, твой папаша ведь священник? Ты, Бэнкрофт, как есть алтарного вина перепил.
— Захлопни пасть, — парирует Уилл, и трус Эттлинг повинуется.
— Слушай, Бэнкрофт, — говорит Милтон. — Я не собираюсь с тобой спорить. Но выход только один.
— Уилл прав, — соглашаюсь я. — Мы сейчас свяжем этого парня и отдадим сержанту Клейтону, а тот пускай уже сам решает, что с ним делать.
— Сэдлер, тебя вообще кто-нибудь спрашивал? — насмешливо кривится Милтон. — Чего еще от тебя ждать, бля. Ты вечно Бэнкрофту в рот смотришь.
— Заткнись, Милтон. — Уилл надвигается на него.
— Не заткнусь! — рявкает Милтон, глядя на нас так, словно готов смахнуть обоих одним движением, не задумываясь, как только что ударил мальчика-немца.
— Bitte, ich will nach hause, — снова говорит мальчик. Голос его испуганно срывается.
Мы все трое смотрим на него, а он очень медленно, осторожно подносит руку к нагрудному карману гимнастерки. Мы, заинтригованные, смотрим. Карман такой маленький и плоский, что в нем как будто ничего и нету, но немец вытаскивает небольшую карточку и протягивает нам; рука у него дрожит. Я первым беру фотографию и гляжу на нее. Мужчина и женщина средних лет улыбаются в камеру; между ними стоит маленький светловолосый мальчик, щурясь на солнце. Лица различить трудно — фотография очень зернистая. Она явно очень давно живет у него в кармане.
— Mutter![14]— произносит он, указывая на женщину на фотографии. И на мужчину: — Und vater[15].
Я смотрю на фотографию, потом на него, а он с умоляющим видом оглядывает нас всех.
— В бога душу мать! — кричит Милтон, хватает мальчика за плечо и дергает к себе, одновременно отступая на несколько шагов, так что они оказываются на противоположной стороне окопа от нас с Уиллом и Эттлингом. Милтон выхватывает из кобуры пистолет Клейтона и взводит курок, проверяя, заряжен ли пистолет.
— Nein! — кричит мальчик, и голос его срывается от ужаса. — Nein, bitte!
Я в отчаянии гляжу на него. Ему вряд ли больше семнадцати-восемнадцати лет. Мой ровесник.
— Милтон, а ну-ка убери это, — говорит Уилл и тоже тянется к пистолету. — Слышишь, что говорю. Убери.
— А то что будет? Что ты сделаешь, преподобный Бэнкрофт? Застрелишь меня?
— Я сказал, убери пистолет и отпусти мальчика, — спокойно отвечает Уилл. — Бога ради, подумай, что ты делаешь. Он же еще ребенок.
Милтон колеблется, смотрит на мальчика, и я вижу у него на лице искру сострадания — он словно вспоминает того человека, которым был раньше, до всего, до того, как он превратился вот в это существо, стоящее сейчас перед нами. Но тут немец теряет контроль, и его штанина — как раз с того боку, который прижат к Милтону, — стремительно темнеет от струи мочи. Милтон смотрит вниз и с отвращением трясет головой.
— В бога душу мать! — снова кричит он, и не успеваем мы что-нибудь сказать или сделать, как он подносит пистолет к виску мальчика, взводит курок — мальчик снова вскрикивает: «Mutter!» — и его мозги вылетают на стену окопа. Красные брызги попадают на указатель, который обращен на восток и гласит: «ФРАНКФУРТ, 611 КМ».
* * *
На следующий вечер Уилл подходит ко мне. Я дико устал. Я не спал двое суток. И еще, похоже, съел что-то испорченное, потому что желудок крутит все сильней и сильней. В кои-то веки при виде Уилла я не чувствую ни радости, ни надежды — лишь неловкость.
— Тристан, — зовет он, не обращая внимания на еще троих человек, сидящих рядом. — Разговор есть.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
