возражал, что «он не может больше держать Марика на работе, ему стыдно. А что бы она в такой ситуации делала?» Марик вообще отказывался обсуждать эту тему. Он был категоричен:
– Я его ненавижу, – говорил он об отце.
– Маронька, он же хочет для тебя как лучше.
– Я его ни о чём не просил.
– Тебя же выгонят.
– И что? Мне наплевать.
– И что ты будешь делать?
– А вам-то что?
– Зачем ты так?
Марик просто уходил из комнаты, не желая продолжать бессмысленный разговор. Наташа уговорила Эдика поехать в Нью-Йорк к русской гадалке-ясновидящей. Та взяла с них деньги, и посмотрев на фотографию Марика, сказала, что вокруг этого мальчика всё очень темно, у него плохая аура, его кто-то сглазил, но она постарается сглаз снять, но это так сразу не сделаешь. Нужно много времени. Очень уж всё запущено, почему они раньше не пришли. Тётка какое-то время снимала сглаз по телефону, а потом всё прекратилось, потому что Марик уехал на западное побережье, говорил, что в Сан-Франциско. Они остались одни. Благополучные, небедные, в собственном доме, но одни.
В последнее время Наташа странным образом воспринимала свою рутинную жизнь. Из недели в неделю происходило одно и то же. То ей казалось, что жизнь почти стоит на месте, так как не было никаких событий, чтобы отмерять её ход. А то наоборот, дни мелькали столь стремительно, что Наташа почти не замечала наступления Нового года, который они справляли с Эдиком вдвоём, перед бокалом шампанского под русскую новогоднюю программу. Им никто не звонил с поздравлениями. Наташа ещё днём звонила в Горький поздравить кузину и старенького дядю. Марику не приходило в голову дать о себе знать. Главным в её жизни стала работа. После первого диплома, она получила ещё один, состоящий из трёх частей, на каждый уровень она сдавала сложный экзамен. Называлась её компьютерная специальность DBA, специалист по базам данных, по которым она писала программы. Непосвящённым её работа была совершенно непонятна, и Наташа её ни с кем не обсуждала. Эдик стал пенсионером без пенсии. До неё ещё надо было дожить, и он старался, хотел жить, всё для этого делал, занимался на тренажёрах, сел на диету. Наташа даже не хотела себе представлять, что он делал целыми днями дома один. Смотрел вечно включённый телевизор, варил суп, нарезал себе салат? Раз в неделю ей звонила подруга, Эдику не звонил никто. Брат Марк давно умер, но он не поехал на похороны, сочтя это никчёмным жестом. Наташа ничего ему тогда не сказала, хотя и считала, что надо было поехать. Да и что она могла ему сказать, она ведь тоже не поехала на похороны матери и отца. Мать умирала долго, лежала в больнице. Её лёгочная недостаточность, открывшаяся сразу после Таниной смерти, вернулась с новой силой. Как маму лечили, как она умирала, Наташа не знала, боясь расспрашивать отца, с которым разговаривала каждый день. Она тогда ещё работала в бухгалтерии и не стала отпрашиваться на поездку в Москву. Да и с деньгами было очень туго. Потом мама умерла, и Наташе показалось абсурдным ехать на похороны. Надо было ехать к ней в больницу, вдруг мама хотела бы ей что-то перед смертью сказать. Нет, не поехала. А похороны? Что похороны? Маме это всё уже не нужно. Почему она не поехала всё-таки? Неужели бы её не отпустили на работе? Отпустили бы! Денег жалела? Нет. Наташа больше всего на свете боялась страдать, а умирающая мама, перед которой она была страшно виновата – это были невероятно моральные страдания, которые Наташа не могла себе даже представить. Не поехала, так как просто не решилась, не смогла себя перебороть, хотя знала, что это неправильно.
Эдик начал болеть. Сердечный приступ: страшная боль, бледность, страх в глазах. Приехала скорая, и Наташе пришлось ехать за каретой на своей машине. А ведь она давно уже машину не водила. Как-то отвыкла, не было необходимости, вождение стало казаться трудным и опасным делом. Эдик отвозил её на станцию метро, а потом сам ехал на работу. Только он отошёл от инфаркта, как случился инсульт. Это было в субботу. Они во второй половине дня поехали, как Эдик говорил, по делам. По делам означало в продовольственный магазин. Наташа бы с удовольствием туда не ездила, но Эдя настаивал, с энтузиазмом катил по рядам коляску и громко с ней советовался, что туда класть. Они всегда покупали одно и то же, но он любил здесь в магазине обсуждать, какой у них будет сегодня ужин, что нужно приготовить на неделю, какой суп, какое мясо. А может фарш… Нет, лучше курицу, или может рыбу… Это было ужасно скучно, но Эдю, похоже, развлекало. На этот раз он был странно сдержан, вял и молчалив. Наташа помнила, что они даже не купили все нужные продукты. Эдик вдруг заявил, что устал и им следует возвращаться домой. «Что с тобой?» – Наташа почувствовала неладное. «Ничего, просто голова разболелась», – ответил он. «А в русский магазин мы не поедем?» Наташа немного удивилась его нетерпеливости. Но Эдик быстрым, каким-то нетвёрдым шагом уже шёл к машине, везя перед собой гружёную коляску. Дома он грузно сел на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. На его лице появилось страдальческое выражение. Ещё днём он нормально выглядел, а сейчас кожа лица приобрела бледный тусклый оттенок. «Эдь, Эдь, что с тобой? Тебе плохо?» Наташа беспокойно заглядывала мужу в лицо, потом взяла за руку. Рука была холодная и потная. Эдик ничего ей не отвечал, лицо его начало медленно краснеть. «Эдь… ты что? У тебя сердце болит?» – в Наташином голосе уже сквозила истерика. Эдик медленно открыл глаза, и Наташа увидела, что он силится ей что-то сказать, но из его губ вырывался только сиплый клекот. Рот его на глазах стал коситься влево, Эдик смотрел в одну точку и его взгляд казался Наташе остекленело-застывшим, ничего не выражающим. Потом она с ужасом увидела, как под ним на диване растекается мокрое пятно, которые сначала проявилось на брюках. «Боже, у него удар!» – в Наташиной голове звучало именно это старое слово, которое употребляла мама. «Он сейчас умрёт…» Наташа на автомате набрала 911, чётко всё объяснила диспетчеру и стала ждать. Эдик лежал с этим ужасным остановившимся взглядом, уголок его рта уполз вниз, левая рука неестественно вытянулась сбоку и было видно, что контроль над всей левой половиной туловища он потерял. В больнице Эдик пролежал довольно долго, потом его выписали.
