Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
то ли нет инопланетяне тысячу лет спустя, посылать в сторону Магелланова Облака формулу изготовления пепси-колы, копаться в мифах древних полинезийцев, выискивая координаты братьев по разуму, в незапамятные времена посетивших Землю, – все это изжило себя. «Система Смита» была проста, как все гениальное, и опиралась на неплохое знание гуманоидной психологии – гуманоид не заметит приподнятой перед ним шляпы, но вряд ли пройдет мимо того, кто его забористо выругает…
Как всякий истый ученый, профессор Смит убыл педантичен и трудолюбив. Пять лет он собирал ругательства – корректные английские, пылкие итальянские, смачные русские, длинные, как анаконда, немецкие, лаконичные и вежливые японские, темпераментные испанские, экзотические барбадосские. Не довольствуясь современностью, он погружался в пыльные бездны архивов, выясняя, как изъяснялись в гневе древние ацтеки и тольтеки, викинги, воины Ганнибала, гетеры, флибустьеры, рыцари Людовика Святого и сам Людовик, монахи разных орденов, гренадеры Фридриха Великого, прачки Эскориала и Кремля, кучера Древнего Рима, австралийские каторжники, средневековые инквизиторы и их клиенты. Он вызнал, как ругал своих лакеев Генрих Восьмой (и как они за глаза его), какие словечки употребляла императрица Елизавета Петровна, когда узнавала, что пьяный повар пережег пироги с морковью, ее любимые, и что ответили французские гвардейцы под Ватерлоо на предложение сдаться.
Кроме этого, он с магнитофоном в кармане рыскал по всем портовым кабакам Ливерпуля, где поил за свой счет боцманов и шкиперов, две недели провел в забегаловках Урюпинска, а также три раза, опередив этнографов, проникал в селения неизвестных науке племен. Как истый ученый, он был вынослив и терпелив, игнорировал досадные помехи в виде полицейских протоколов, разбитых очков, кулинарных поползновений неизвестных науке племен и лечение от алкоголизма после посещения Урюпинска. И настал момент, когда великий труд был закончен. Ругательства всех времен и народов, включая редкие диалекты восточного побережья Атлантиды, доброхотные пожертвования постояльцев Синг-Синга и урюпинского медвытрезвителя и лепту, внесенную залетным путешественником во времени, покоились в памяти пожилого компьютера Чарли (втихомолку продававшего часть этой сокровищницы авторам бульварных романов).
Последующее пятнадцать лет все это богатство двадцать четыре часа в сутки на всех диапазонах щедро выплескивалось во Вселенную. Чтобы кто-то не подумал, будто к нему это не относится, профессор Смит начинал передачи с обращения «Всем, всем, всем!». Иногда для разнообразия он ударялся в собственное творчество, и к звездам летело: «Паскуда шестилапая! Жулье кремниевое! Что молчишь, слабо?» Кое-что и процитировать нельзя – кто общался с советскими сантехниками или парижскими грузчиками, поймет…
И никаких результатов. Один-единственный раз за все эти годы приемник ожил, выдав три метра смачных существительных и энергичных прилагательных, но уже на первом полуметре выяснилось, что передачу профессора случайно перехватил и принял на свой счет экипаж бразильского траулера. Узнав, что они подключились к научному эксперименту, морячки сконфузились и попросили прощения, но профессору от этого не стало легче – Вселенная-то молчала…
Провал эксперимента был налицо. Инопланетян не существовало. Существуй они, кто-нибудь обязательно явился бы объясняться, не вытерпев пятнадцатилетнего поношения последними словами.
– Итак, …… и …… мы одиноки во Вселенной, – грустно сказал профессор Смит, взялся за рукоять кувалды, поплевав на ладошки…
…И в этот момент дурным мявом взвыла сирена, которую профессор украл в полицейским участке и присобачил к приемнику. Из узкой щели на хромированной панели выполз короткий кусок бумажной ленты и повис, словно приемник, дразнясь, высунул язык. На экране пеленгатора вспыхнули заветные долгожданные слова: «Продолжительность приема – десять секунд. Источник сигналов – Альфа Птеродактиля».
Профессор Смит на подгибающихся ногах добрался до пульта, трясущимися пальцами оторвал ленту и прыгающими губами прочитал текст вслух. Затем он, странно похохатывая, вернулся на середину зала, произнес несколько слов на старофранцузском и, молодецки ухнув, наугад метнул кувалду.
Что-то трещало, что-то хрустело, где-то замкнуло, где-то горела изоляция, осколки стекла, пластика и металла сыпались на обрывок ленты с надписью на одном из земных языков:
«Сам дурак, бестолочь кислородная. А еще очки надел, шантрапа белковая!..»
1983
Мои встречи с КГБ
Озорные непридуманные мемуары
В перестройку, не к ночи будь помянута, среди почти вымершей впоследствии интеллигенции лесным пожаром распространилась мода печатно расписывать притеснения, понесенные ими от зловещего КГБ. Тон задавали, конечно же, столичные критиканы, сплошь и рядом скромно умалчивавшие о своей собственной роли в недобрые времена Большого Террора. Едва ли не яростнее всех усердствовал писатель Лев Разгон, зять кровавого чекиста Бокия и штатный сотрудник НКВД (так до конца жизни и не проговорившийся, за что именно его подгребли сослуживцы уже тогда, когда наркомом стал Берия и отправлял за решетку ежовских костоломов рядами и колоннами).
Многим разоблачителям приходилось туго: к «притеснениям» нужно было обязательно добавлять «якобы понесенные». Вот и приходилось объяснять происками КГБ попадание в вытрезвитель, штраф за переход улицы на красный свет или выговор за бытовое разложение – проще говоря, неумеренную беготню по бабам при полнейшем неумении соблюдать минимум конспирации. Шутки шутками, а я был знаком со старшим научным сотрудником одной из научных шарашек (кстати, не пустым бездельником, а хорошим специалистом своего дела). Всякий раз, когда у него на кухне рассказывали анекдоты про Брежнева или вяло поругивали КПСС, он предварительно заклеивал изолентой дырочки кухонной розетки – «чтобы чекисты не могли подслушать». Во всех остальных отношениях это был вполне вменяемый человек. Просто очень и очень многим (что уж там, часто личностям совершенно никчемным) страшно приятно было объявлять себя персоной, находящейся под неусыпным присмотром всемогущего, всеведающего и всезнающего КГБ. Совсем другое отношение в интеллигентской тусовке, знаете ли…
Никаких диссидентов, по моим наблюдениям, в Сибири не видывали вообще. Публика эта гнездилась в основном в Москве и Ленинграде. Другое дело, что во всех слоях общества, от работяг до научных работников, имело место вялотекущее вольнодумство. Выражавшееся исключительно в том, что травили анекдоты «про Лёньку» и опять-таки вяло поругивали компартию – без малейших попыток от слов перейти к делу. Вообще, самые смешные анекдоты про Брежнева я в свое время слышал от инструктора обкома партии, когда выпито было зело…
В рамках этого поветрия и я решил рассказать о своем общении с КГБ в советские времена. Общение случилось лишь раз, краткое и мимолетное, к тому же произошло по моей собственной инициативе. А два имевших место розыгрыша опять-таки были учинены мною самим не по воле любимого пугала интеллигенции – каковое пугало о них и знать не знало, иначе были бы некоторые неприятности. Но, я уверен, сведшиеся бы к легкой словесной выволочке и предупреждению больше так не шутить…
Все три
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
