безвозмездно пользовался красивым телом и на этом финиш. Да, еще лил в уши всякое сладкое дерьмо. Вот и все. Я не удивлен, все произошло по старой схеме, а эта балда в него влюбилась по самый не балуй. И опять же, все бы ничего, но Окси оказалась беременной, потому что этот сука прилюбливал секс без гандонов. Ощущения у него ярче были, а эта дурында даже не додумалась пить таблетки. После тяжелого разговора Оксана была послана по дальше. Ну и естественно пригрозил ей, что если кто узнает, то с учебой можно попрощаться. Денег на аборт ей швырнул. Не взяла. Сказала, что будет рожать от любимого человека. Хочет иметь его частичку рядом.
Вот тогда я и решил, что буду помогать, ведь друзей не бросают. На прерывание не пытался уговорить. Да и не согласилась бы. Понимал уже, что бесполезно это. Да и имел ли я право на такое? Конечно, нет.
Оксана взяла с меня клятву, что не полезу в их отношения и не стану ничего выяснять. Орала, как резанная. Металась и билась, вынудила меня произнести эти слова. Выкрутила мне руки спиралью. Поддался, обещал, что не буду.
Короче, не бросал ее. И само собой, когда родила, поехал на выписку. Илюшку отдали мне, как отцу. Никто и не разбирался в загогулинах нашей судьбы. Взял и сразу понял, что не смогу расстаться с этим чудом. Со стороны Окси мысли не было, что откажусь стать крестным. Да я только «за» был. Помогал чем мог: и деньгами, и сидел, и гулял. Чувствовал ответственность за малыша.
Оксана хорошая мать, но иногда происходят срывы как сегодня. Не разлюбила она этого урода. Это уже граничит с помешательством. Ругал, кричал, запирал дома. Иногда работало, а иногда крыша ее отлетала в самостоятельное путешествие. И знала ведь, что и после нее у этого препода был еще миллион романов со студентками, а ей все равно. Одержимость сумасшедшая в ней сидит.
Чем больше сейчас об этом думаю, тем сильнее зреет уверенность в том, что надо тащить Баранкину в люди. Там отвлечется и, возможно, забудет этого Саламова. А то сидит, как пень в закрытом пространстве. Дом-сад-прогулки-дом. Весь мир замкнут только в них двоих. И времени много для самоедства и каких-то безумных идей.
— Матвей, — слышу голосок Илюши, — я пить хочу.
— Проснулся? — заглядываю в заспанное личико. — Сейчас куплю. Посидишь один или со мной?
— Не, я с тобой.
Поставив машину, открываю дверь со стороны пацаненка. Аккуратно отстегиваю ремень и беру его на руки. Он доверчиво обхватывает меня руками и склоняет голову мне на плечо. Задевает лобиком мою щеку и меня обжигает. Это что температура? Илья горячий.
— Илюш, ну-ка дай-ка лоб попробую, — приподнимаю его. — у тебя голова болит?
— Немножко.
Прижимаюсь к его коже и понимаю, что скорее всего да, заболел. Может акклиматизация, не знаю. Смутная тревога царапает меня. Бережнее перехватываю его и шагаю за водой. Выбираю теплую и направляюсь сразу в аптеку. Прошу провизора померить температуру. Точно, есть небольшая. Покупаю необходимые лекарства и заставляю Илюшку выпить. Он капризничает. Не нравится ему, горько же. Я почти вспотел, пока упросил этого маленького деспота проглотить таблетку. Достав из багажника чистый плед и небольшую подушку укладываю на разложенном сиденье.
Стараюсь не дергать, рулю домой. Сейчас случится величайшее объяснение в моей жизни. Мне еще надо как-то доказать, что это не мой сын. Поверят ли? Мне возможно и было бы похрен, но я знаю точно, что мои родители такого не заслужили. Я всегда давал относительные разъяснения каждому своему поступку, если оно того требовало. Ладно, прорвусь.
Свет везде горит в доме. Даже подъездная дорожка ярко виднеется. Открываю ворота, въезжаю в гараж. Бережно беру спящего Илюшку, умудряюсь повесить на плечо еще его рюкзак с вещами и иду. Разуваюсь и прохожу в гостиную. Негромко работает телевизор. Перед ним на большом уютном диване сидят мои родители. Отец привалился к спинке, а мама уютно устроилась у него на груди. Увлечены просмотром, даже не сразу заметили нас. Тихонько покашливаю.
— Привет.
Мама округляет глаза и пораженно молчит. У бати уровень вопросов в глазах зашкаливает. Столько он взглядом выдает, что уже дальше некуда. Они даже не двигаются, а просто смотрят, не в силах произнести ни слова.
— Отомрите, родители.
Вдруг мама сжимается и глаза ее наливаются слезами. Вижу, как одна срывается и катится вниз. Папа тоже замечает и недовольно морщится. Это не от того, что она заплакала. Это ко мне обращено, потому что именно я причина данного факта. Батя терпеть не может, когда кто бы то ни было огорчает ее.
— Объяснишь? — коротко кивает на Илью.
— А ты думал, что просто пропилю мимо вас и свалю в закат? — прищуриваюсь я. — Па, ты что плохо знаешь меня?
Мой несанкционированный наезд его успокаивает. Первое впечатление смывается, и отец снова становится самим собой, то есть рассудительным и максимально спокойным.
— Маша, посмотри на меня, — поднимает ей подбородок — все хорошо. Давай определим малыша и потом все обсудим. Да, милая? Машунечка, все нормально.
— Ма, у него температура.
Мама резко дергается и вскакивает с дивана. Стремительной походкой несется ко мне. Тормозит у самого края и осторожно заглядывает в лицо Илюшки. Скашиваю глаза и я туда же. Влажные волосики облепили лобик, но дыхание чистое и не тяжелое. Мама осторожно касается щечки.
— Горячеватый, — задумчиво произносит. — Неси в гостевую. Или нет давай к себе. Бегом, что застыл. Вдруг температура высокая.
Сбрасываю рюкзак с руки и тащусь аккуратно наверх. Осторожно раздеваю мальца. Подсунув градусник, застыли с мамой в ожидании. Она смотрит на меня очень и очень внимательно, потом Илюшу сканирует. Сравнивает, догадываюсь я. Ищет схожие черты. Градусник пищит и мама, вздрогнув от звука, вытаскивает его.
— Тридцать семь и пять. Слушай, Матвей, невысокая. Я бы не стала сбивать. Тем более спит он. Давай будем наблюдать, если что не дай бог, то пригласим доктора.
— Как скажешь, ма. Я этом мало что соображаю.
— Да? — слышу иронию в голосе. — Скажите, пожалуйста… Мы ждем тебя внизу. Будешь уходить, оставь дверь открытой, чтобы мы слышали, что в комнате происходит. Каждый звук важен, слышишь меня?
Киваю головой, соглашаюсь со всем, что скажет.
— Я душ приму? Ма, все хорошо, я обещаю. Я быстро, ладно?
Она кивает и уходит. Наспех споласкиваюсь под прохладными струями и возвращаюсь к родителям. На низком столике стоят три кружки отлично заваренного чая. Легкий парок вьется над изящными чашками. В дополнение картины на
