что ты смылся, я очень сильно расстроилась. Просто рвала и метала! И чуть не прикончила ту сволочь, которая помогла тебе сбежать… – Произнеся эту словно против воли вырвавшуюся у неё фразу, она оборвала себя на полуслове и нахмурила брови. Метнула куда-то в сторону мрачно вспыхнувший взгляд, закусила нижнюю губу и после небольшой паузы, видимо справившись с приступом гнева, заговорила вновь подчёркнуто безразличным, ровным голосом, с чуть заметной полуулыбкой на устах: – Но потом успокоилась, взяла себя в руки и начала думать. Я нисколько не сомневалась, что, чудом унеся отсюда ноги, ты побежишь жаловаться в ментовку. И мы с папулей стали готовиться к встрече дорогих гостей. У нас было чем попотчевать их! Правда ведь, папка? – обратилась она за подтверждением к возвышавшемуся рядом с ней, как обычно, безмолвствовавшему и невозмутимому напарнику.
Тот остался верен себе и по обыкновению не проронил ни звука, ограничившись лёгким кивком и едва уловимым движением бровей. Алина, видимо и не ожидавшая большего от своего бессловесного сожителя, удовольствовалась этим более чем лаконичным ответом и, ласково погладив бесстрастного «папика» по могучему плечу, продолжала:
– Мы прождали без толку почти весь день. И только к вечеру увидели тебя и твоих дружков. Это был настоящий сюрприз, на который мы и рассчитывать не могли! Ты даже не представляешь, какой подарок ты нам сделал, приведя сюда не мусоров, а этих клоунов, из которых остался теперь в живых только ты. Ведь, что ни говори, с безоружными молокососами справиться не в пример легче, чем с нашей доблестной ментурой. У тех-то как никак пушки имеются, что могло бы создать непредвиденные проблемы… Но, к счастью, всё обошлось! – она возвысила голос и ослепительно улыбнулась. – Удача, как и положено, была на нашей стороне. Ты, уж не знаю почему, пришёл не с ментами, а со своими корешами. Решили, вероятно, сделать всё сами, на свой страх и риск. А, так ведь?
Она присела рядом с Гошей и, схватив его за подбородок, резко вскинула его понурую голову, в результате чего он поневоле вынужден был заглянуть в её расширенные, сверкавшие лихорадочным блеском глаза. Впившись острыми ногтями в его щёки, она несколько раз тряхнула его безвольную, безропотно подчинявшуюся её движениям голову и прошипела ему в лицо:
– Что, рассчитывал застать нас врасплох? Думал взять нас тёпленькими? Хотел поиздеваться надо мной? Поглумиться? А может, мечтал трахнуть меня? Ты ведь и вчера припёрся сюда именно за этим. – Она громко расхохоталась и, точно расшалившаяся девчонка, показала ему язык. – А вот на тебе, выкуси! Много вас таких. Встань в очередь! Я занимаюсь этим только с тем, кого выбрала я сама, и это, фраерок, явно не ты… Кстати, папочка, я хочу, чтобы ты напоследок оттрахал меня здесь, под крышей родного дома, как последнюю сучку. Ну, как ты умеешь! – обернувшись к напарнику, многозначительно, с намёком произнесла она и подмигнула ему. – Потом, как закончим с этим…
Она встала и со сладострастной улыбкой, покачивая бёдрами и приоткрыв рот, приблизилась к своему сожителю. Тот, не меняя бездушного, каменного выражения лица, чуть склонился к ней, привлёк её к себе, и их губы слились в глубоком, долгом поцелуе. Оторвавшись от любовника, она, раскрасневшаяся, учащённо дышавшая, с горящими глазами и влажными губами, свысока посмотрела на Гошу и указала ему на «папика».
– Вот кого я выбрала. Раз и навсегда. До гробовой доски! Вот мужчина, который полностью меня удовлетворяет, который умеет доставить мне удовольствие. Я за ним куда угодно, в огонь и в воду. И он за мной тоже. Он порвёт за меня любого, глотку перегрызёт, размозжит башку своей дубиной, как твоим дружкам только что. Вот он какой, мой папка! Мой герой! Единственный и неповторимый! Ни на кого его не променяю. Никогда! Даже если золотые горы предлагать будут. Даже под угрозой смерти. Вместе в горе и в радости. До конца!
Закончив на такой патетической ноте, немного взволнованная собственными словами, она ещё раз окинула недвижного, бесчувственного, как чурбан, «папика» влюблённым взором, после чего перевела его на Гошу. И взгляд её, только что нежный и томный, немедленно сделался сухим, жёстким и враждебным.
– А согласись, фраерок, лихо мы с папкой разделались с вами, – заговорила она прежним жизнерадостным, легкомысленным тоном. – В два счёта! Перерезали вас, как стадо баранов. Я, откровенно говоря, сама не ожидала, что всё пройдёт так легко и быстро, прям как в кино. Когда увидела, как вас много, думала, что придётся напрячься, повозиться. Ан нет, всё оказалось гораздо проще. Элементарно! Твои кореша как будто сами подставляли свои шеи под мой нож и головы под папкину дубину. Ну и Мэнсон, конечно, постарался. Молодчина! Отработал на все сто… Бедный Мэнсон! – с искренней печалью в голосе воскликнула Алина, и на глазах её блеснули слёзы. – Бедная моя собачка! Дрался, как лев, и погиб, как герой, за своих хозяев… Я ведь помню его ещё щенком. Маленький такой был, смешной, жалкий! Ползал по полу и скулил, а я поила его молоком и вытирала за ним лужицы. А потом, когда он подрос, папка сколотил для него будку, и он стал охранять дом, превратился в настоящего сторожевого пса. Правда, пришлось посадить его на цепь, а то он несколько раз убегал со двора и нападал на прохожих. Зверюга был тот ещё! Да ты ж сам видел… И это ведь именно он почуял вчера ночью, что ты смылся, и поднял тревогу, а мы не обратили внимания. Никогда себе этого не прощу. Один-единственный неосторожный шаг – и вот какие последствия!
Она сдвинула брови и смахнула с ресниц повисшие на них слезинки. Уткнув в стену, поверх Гошиной головы, твёрдый немигающий взгляд, глухо, сквозь зубы произнесла:
– Ну да ничего, я отплатила как могла этому гаду, что зарезал моего Мэнсона. Искромсала ему рожу, выколола глаза, а потом вырезала сердце. Жаль только, что он был уже дохлый: я хотела бы, чтобы он чувствовал это…
Гоша, в очередной раз убедившись, что перед ним сумасшедшая, уныло уронил голову на грудь и закрыл глаза. Ни смотреть на неё, ни слушать её ему не хотелось. Его охватили невероятная усталость и безразличие. Он внутренне приготовился к смерти, смирился с ней, уверовал в её неотвратимость и, пожалуй, даже благотворность для него в сложившихся обстоятельствах и не имел ни малейшей надежды на спасение. Он хотел лишь одного: чтобы развязка наступила как можно скорее, чтобы закончилось томительное ожидание неизбежного, казавшееся ему мучительнее самой смерти. Неумолчная хвастливая болтовня Алины
