постился, сидел в подвале для беседы с Богом и пр. Это принесло ему широкую известность и сделало его в глазах тёмных горцев шейхом, избранным богом человеком.
Но вскоре в его развитии произошел перелом. Он отбросил всё мистическое и приблизился к жизни. Он не признавал ни шейхов, ни имамов. Никогда не говорил о том, что с ним беседовал Бог. Свои взгляды всегда выражал ясно и прямолинейно.
Из всех известных мне шейхов он выгодно выделялся тем, что он не такой наглый обманщик, как все остальные, не берёт взяток и разных других поборов с бедноты, приходящей к нему на поклон или за советом.
Как человек, стремящийся отойти от мистики и подойти ближе к жизни, он легко сделался либералом по сравнению с другими шейхами. Политически он был тоже более развит, чем другие. По отношению к России он, например, из трёх возможностей – царь, буржуазия, большевики – выбрал большевиков. Он открыто говорил, что исполнения желаний дагестанцев скорее можно ждать от большевиков, чем от кого-либо другого. В основе своего мировоззрения он был за самостоятельный Дагестан, и сам хотел быть имамом.
Шейх Гасан не навязывался Алиханову со своими влияниями, Кайтмас сам пришёл к нему, и вот по какому поводу.
В 1917 году, когда Махач и Хизроев приступили к организации вооружённых сил против имама, они вошли в переговоры с Алихановым о союзе против Нажмуддина.
Кайтмас был личным врагом Нажмуддина Гоцинского. Вражда началась из-за соперничества за влияние в Аварском округе. Оба стремились распространить на округ, пользующийся большим авторитетом, своё исключительное влияние. Другим поводом к вражде служили их взаимные столкновения из-за пастбищ. Кайтмас Алиханов был тоже крупный барановод.
Борьба из-за влияния продолжалась очень многие годы, но особой остроты достигла во время революции. Окончательный разрыв между Алихановым и Гоцинским и началом открытой вражды произошёл летом 1917 года.
Нажмуддин, собираясь совершить по Аварскому округу разведку с агитационой целью, объявил о своём желании поехать в Хунзах со своими мюридами помолиться.
Кайтмас, услышав это, передал ему, что он с мюридами в Хунзах допущен не будет. Самому Нажмуддину, как имеющему в Хунзахе родственные связи, приехать разрешалось, но его мюридам Кайтмас грозил силой преградить дорогу. Обозлённый Нажмуддин не захотел подчиниться. Собрал своих мюридов и поехал. Алиханов, имевший достаточную вооружённую силу, расставил посты на всех дорогах и не пустил его. Нажмуддин принуждён был повернуть назад.
Через несколько дней Нажмуддин внезапно явился в аул с несколькими всадниками. Помолившись в мечети (была пятница), Нажмуддин обратился к джамаату Хунзаха с примерно такой речью:
«У вас правит гяур, который служил нашему врагу и поработителю – царю и носит погоны. Неужели джамаат не имеет стыда? Неужели в его среде не найдётся порядочного человека и правоверного мусульманина, чтобы править теперь, когда вместо царского закона господствует шариат?»
Кайтмасу, конечно, сейчас же передали выпад Нажмуддина. Обозлённый Кайтмас отправился к Нажмуддину и говорит: «Я вижу, ты объелся и не знаешь, как освободиться от нечистот, наполняющих тебя теперь. Они у тебя лезут через рот. Кажется, я помогу тебе. Распорю живот и выпущу».
Нажмуддин, тоже ловкий на язык, ответил не менее хлестко. Последовала схватка. Старики разняли Кайтмаса и Нажмуддина, а их сторонники подрались. Было несколько раненых. Имам уехал из села.
Так пролилась кровь и возникла открытая кровная вражда между Алихановым и Гоцинским.
Этой войной и воспользовались Махач и Хизроев, чтобы привлечь Алиханова на свою сторону и против имама. Конечно, оба они знали, что Кайтмас не сторонник социалистов. Речь шла только о временном контакте. Махач предложил на это дело деньги.
Алиханов не взял на себя, однако, решение этого вопроса, а отправился к шейху Гасану за советом. Шейх Гасан и указал тогда Алиханову на путь, по которому следует идти Дагестану. И посоветовал помочь социалистам.
Алиханов послушался шейха Гасана, согласился выполнить предложение Махача и получить у него на формирование деньги. Насколько мне известно, отряд был сформирован и предоставлен в распоряжение Махача, но Махач почему-то этот отряд в дело не употребил и вообще никак не использовал.
С этого времени Кайтмас всегда советовался с шейхом Гасаном. Гасан был у него в доме, когда я выступил на Гимры против Махача. Араканский поход, тактика Алиханова в Араканах, уход Алиханова, всё это было с согласия шейха Гасана.
Но это выступление против большевиков со стороны Гасана и Кайтмаса не носило характера поддержки имама Нажмуддина.
Гасан всегда был против Нажмуддина и не поддерживал борьбы против большевиков. С установлением в Дагестане советской власти шейх Гасан был всецело на её стороне.
Во время восстания в 1920–1921 гг. шейх Гасан сразу выступил против имама и предупредил всех, что идущие за имамом делают большую ошибку. Гасан не пустил ни имама, ни его войска в свой аул. Если даже район был занят красными, Гасан рекомендовал аулу оказать красным максимальную поддержку.
Исполком и диктатура Тарковского
С приездом Темирханова и Тапы Чермоева Исполком реформировался. Во главе его стал Тапа Чермоев. Но от этого, как я уже заметил выше, авторитет Исполкома у турок и у населения не поднялся. Тапа Чермоев и Темирханов не отходили от турецкого командования ни на шаг, составляя нечто вроде обязательной его свиты.
С ним они прибыли и в Шуру.
Диктатура Тарковского фактически распустила Исполком, хотя такого приказа Тарковский и не отдавал. Но исполкомщики не считали себя упразднёнными. Они все собирались в Шуре устраивали свои заседания, говорили речи и т. д. Они продолжали считать себя Исполкомом, хотя никто не догадывался им в этом препятствовать.
В это время с гор и с Северного Кавказа приезжало очень много богатых и влиятельных лиц. Целью их приезда почти всегда было желание убедиться, действительно ли пришли турки, сколько их, что они делают.
Всех их встречали и устраивали исполкомщики. Они водили их к туркам. Этим они сильно подняли свой авторитет среди туркофилов. В горах ведь у нас так: если Тапа Чермоев и Зубаир Темирханов приехали вместе с турками и всегда находятся при турках, то они представляются уже родными турок и адвокатами всех перед турками. Каким бы унижением для себя Тапа Чермоев и Зубаир Темирханов ни зарабатывали у турок право всегда и всюду следовать за ними, в глазах горцев они являлись людьми, отличенными (избранными. – Ред.) турками от всех местных людей, а их репутация поднималась на высоту турецкой.
Многим из приехавших влиятельных лиц было желательно, чтобы кто-либо из турецких офицеров поехал побывать в его родное село. Исполкомщики
