мысленно поблагодарил за то, что у них с Аней не сложилось, и за то, что Никитин проиграл в карточной игре. Крэг вернулся домой и нашёл на столике в прихожей письмо о том, что Анна уезжает к матери в Толстов, что она устала и не выдерживает. Что ей надо подумать о своей жизни и разобраться, зачем она ей, и хочет ли она вообще жить, что она благодарна Крэгу за заботу и игру в любовь, но от этой игры на душе становится всё тяжелей, и она не в состоянии продолжать. Миша бродил весь вечер по пустой квартире, бывшей когда-то семейным гнездом Анны и Андрея, а на утро уехал первой электричкой в Толстов.
Было воскресенье. Андрей уже третий день блуждал по городу и спал в полупустых гостиницах. Почему-то летом в Александров ехать не хотели, в основном, выезжали на моря или на дачи. Андрей вошёл в центральный парк, который носил имя великого поэта. Бюст Пушкина, окружённый клумбами, находился во главе парка за большим фонтаном, а перед фонтаном на двух постаментах лежали два мраморных льва, спящий и бодрствующий, дальше, по центральной аллее, как две ноги, выстроились бюстики поэтов и писателей разной руки и масти. Там были Державин, Грибоедов, Фонвизин, Крылов, Тютчев, Фет, Толстой, Чехов, Гоголь, Достоевский, Тургенев, Куприн и Бунин. Больше на аллею гениев не поместилось, и тогда стали заполнять аллеи, примыкающие, как две руки, к Пушкину-голове. Руки были сложены из Маяковского, Булгакова, Пастернака, Есенина, Ахматовой и Цветаевой. В этом поэтическо-писательском теле недоставало Брюсова, Хлебникова, Мандельштама, и многих, но больше места для бюстов на аллеях не было, а те, кто уже был установлен, утопали в зелени, были погружены в тень и казалось, наслаждались покоем, наблюдая за движением веток, солнечных зайчиков, ленивых гуляющих и целующихся парочек, располагающихся на всех свободных скамейках. Только Пушкин был вынужден всё время быть на солнце. К полудню он раскалялся, а вечером остывал, и только вечером и в ненастье на нём сидели птицы, а вокруг него, рядом с клумбами – люди. Андрей гулял по аллеям парка и ел украденное мороженное. Рядом с летним рестораном на большой квадратной площадке под живую музыку танцевали пары. Он подошёл поближе и увидел, что танцующие не молоды. На танцполе и вокруг собрались и стояли тесной толпой люди разных возрастов, но в основном, им было за сорок, за пятьдесят, за шестьдесят, за семьдесят… Компания была в приподнятом расположении духа, кто-то улыбался, кто-то выкрикивал что-то, подбадривая танцующих, кто-то размахивал руками в такт музыке. Андрей понял – они собрались на праздник. Те, кто отплясывал на квадрате, уже так много пережили и прошли! Наверное, так танцевать могли только люди, ощутившие наконец вкус жизни. Они трясли своей стариной отчаянно, за всеми пределами возможного. Танцевали краковяк, польку, вальс, даже мазурку, танцевали хава нагилу и русскую плясовую, чего только не танцевали, и почему-то никто не стеснялся ни возраста, ни телосложения, ни старомодных одежд, ни простой обуви. Поражённый и зачарованный увиденным, Андрей долго стоял и подглядывал за этим удивительным явлением. Он и смеялся, и плакал, любуясь и рассматривая танцующих. Если для танца становились в круг, обязательно кто-нибудь оказывался в середине и обязательно выписывал невиданные па, стараясь подпрыгнуть повыше. Кто-то из женщин, как девушки, жались к кустам, а потом танец увлекал и их, и для них находился партнёр и место и время счастья. Многие одинокие женщины и мужчины находили на танцах пару, да так и возвращались домой вдвоём, держась за руки. Было место и здоровым и больным. Андрей тоже попытался танцевать, но у него не получилось, и он опять стал зрителем, и неожиданно, к нему пришло понимание того, что жить надо долго. Ему захотелось дожить до глубочайшей старости, и освобождённым от злости молодости смотреть на мир и иметь внуков, и гордиться тем, что ты – самый древний в семье, и чувствовать в себе ничем не замутнённую любовь, и быть, как солнце… «О, Господи, как совершенны дела Твои», – вспомнил он строку великого поэта. Страх оставил его. Он увидел то, что лежит за пределами тьмы, за границами смертей. Ему стало легко. Он стянул шапку-невидимку и аккуратно сложил вчетверо, положил в карман брюк, потом, стрельнул сигарету и закурил, сидя на автобусной остановке, наблюдая, как расходятся посетители танцплощадки. «Как же это иногда нужно, закурить», – подумал Андрей и шагнул на дорогу. В это мгновение шальной Вазик выскочил из-за поворота, затормозил, но поздно – Андрей уже лежал на центральной улице рядом с ратушей и кафедральным собором. Последним осознанным движением его было – прикосновение к подаренному кольцу, и после он потерял сознание.
В среду у Бедова собрался весь цвет Малаховки. Пришли и те, кто никогда не посещал встречи, приехали люди из района и окрестных деревень, пришла Света и привела грустную Розу, забрела в гости Зинаида, что случалось крайне редко. Как всегда, была Надежда Васильевна и как всегда собирала на стол из принесённого и привезённого. Самовар кипел, чашки выставлены, тарелки ломились от пирогов и печений. Закатные лучи скользили от лица к лицу, спускались и освещали руки. Исписанные и чистые листы сияли. В укладе посиделок по средам не было ничего таинственного. Люди собирались после рабочего дня и были рады друг другу. Они пили чай, общались, и немножко теплей становилось им на сердце и грузы принесённых ими проблем, легчали. А когда они приступали к обряду написания стихотворных строчек, великое безмолвие опускалось на поэтический круг, в котором были слышны шорохи мчащихся по белой бумаге ручек и карандашей, стрекотание кузнечиков, свисты ласточек и других птиц. Шумы улицы крадучись проникали к пишущим, бродили по залу и вылетали в открытые окна. Было очень тихо, а собравшихся – много, но в феноменальной тишине, в бескрайнем пустом космосе каждого, зарождались и являлись новые звёзды. Бедов любил посиделки даже не ради совершающихся людьми творческих открытий, но ради этой, непонятно откуда бравшейся пустоты, бывшей не от мира и не от времени. Он не анализировал происходящее, но возделывал свой сад, который цвёл и плодоносил. Когда пришедшие и приехавшие выпили чаю, и атмосфера потеплела, Виктор встал и начал говорить: «Друзья! Сегодня наша встреча будет посвящена воспоминаниям о человеке, который некоторое время назад ушёл из жизни и из нашего круга. О поэте нельзя говорить в прошедшем времени. Я надеюсь, он сейчас с нами, присутствует среди нас. Мне достались рукописи, ещё горячие на ощупь, ещё белые от
