class="p1">– Потому что он всё равно в театре. Пусть и на сцене бывает только для того, чтобы переставить декорации.
– Раз Грибанов получил служебную квартиру, значит, его ценят?
– Конечно! Хороший, умелый и знающий рабочий сцены важен не менее актёра. А иной раз и более!
– Это как?
Виктория усмехнулась:
– Ну, есть вот у нас в труппе один… герой-любовник. Не подумайте чего, это амплуа, а не образ жизни. Собственно, здесь, в театре, у него ролей немного, только те, где надо носить красивое лицо и вставать в правильную позу. Ну, например, Кристиан у Ростана. Зато он очень много играет в постановках для голо-спектаклей. Здесь же этого молодого человека можно заменить безболезненно, и огорчаться будут разве что несколько поклонниц его идеального лица и бархатного голоса. А вот заменить Валериана невозможно, потому что только он способен организовать работу цеха так, чтобы декорации стояли на месте быстро и идеально, ничто не ломалось и не падало, задник вверх ногами не поставили, и поворотный круг не заклинило.
– Понятно. Но вот о том, может ли он быть нашим искомым пакостником, вы ничего не сказали.
– А я не знаю, – актриса пожала плечами. – Сцена – его жизнь, но он считает себя её пасынком, и пасынком нелюбимым. Мог с горя начать мстить… Хотя к приметам он относится с почтением.
– Ну, если Валериан Грибанов искренне верит в то, что труппе может принести несчастье цитата из «Макбета»…
– Тише, тише! – Виктория закрыла ему ладонью рот и нервно оглянулась. – Варвара, посмотри, нет ли кого в коридоре? Ой, а который час? – взглянув на часы, она расстроилась. – Ой, мамочки, да ведь второй акт уже к середине подошёл! Идёмте, идёмте скорее, надо посмотреть, как Илларион играет, для меня это важно! Завтра приходите ко мне домой, с утра, часов в двенадцать!
И Алекс не успел опомниться, как был вытолкан за дверь гримёрки. Усмехнувшись, он убрал в карман список и пошёл искать выход к ложам – ему тоже хотелось увидеть игру Певцова.
– Эй, сыщик, постой! – услышал он, уже взявшись за ручку двери.
Повернулся: его догоняла гримёрша.
– Слушаю вас, Варвара.
– Ты вот что, Алексей, возьми свой список и красным карандашиком подчеркни Ляльку Лянскую.
– Почему? У вас есть какие-то факты, доказательства, что это её рук дело?
– Нет у меня никаких ваших доказательств, – сердито фыркнула Варвара. – А только я это чувствую вот тут, – и она потёрла кончики пальцев. – И щекотке этой своей я верю куда больше. Потому что любой факт вывернуть наизнанку можно так, что чёрное белым покажется, а чутьё меня ни разу в жизни не обмануло. Всё, иди! Тебе тоже полезно посмотреть.
Глубоко задумавшись, Алекс вернулся в ложу. Его напарник уже сидел на своём месте и рассматривал какие-то каракули на программке.
– Ну что, предупредил ты хозяйственника? – спросил Алекс.
– А то! По-моему, он до сих пор стоит над душой у каждого рабочего, передвигающего хотя бы табуретку. Виктория что-то ценное произнесла?
– Да в общем-то, нет. И тот не мог, и эта хорошая. Гримёрша её посоветовала обратить особое внимание на актрису эту, Лянскую, но причины назвала несерьёзные. Чует она, понимаешь?
– Ну, очень может быть, Варвара и права, чутьё у неё знаменитое.
– Да хоть сто раз! – с досадой ответил Верещагин, усаживаясь поудобнее. – Всё равно нужны доказательства, а их нет, разве что ловушка сработает. Ладно, потом обсудим, уже свет гасят.
Даже самому себе он стеснялся признаться, что совершенно очарован этим миром. Его ненастоящей, но такой яркой жизнью, перевоплощениями, слезами и смехом, вот этим вот чудачеством старого знаменитого лицедея, что выходил сейчас на сцену в женском платье и гриме…
Когда прозвучала последняя фраза, зал на мгновение замер, а потом взорвался овацией. Суржиков сбился со счёта, сколько раз вызывали исполнителей, сколько букетов летело от тех, кто столпился возле оркестровой ямы. А уж когда вместе с Илларионом Певцовым на сцену вышла Мавлюдова, показалось ему, что сейчас рухнет крыша.
Наконец Певцов поднял руку, и зрители затихли.
– Спасибо всем моим партнерам на сегодня, – сказал актёр. – Спасибо зрителям. Спасибо Сергею Степановичу Листопадову, что не побоялся нашего маленького эксперимента.
– Ещё б он тебе возразил, – буркнул Влад. – Кто ты, а кто он?
А Илларион продолжал говорить.
– Вам известно, конечно, что эти два спектакля мы давали в честь великолепной Виктории Мавлюдовой!
Тут он за руку вывел зардевшуюся актрису к рампе, подождал, пока ей вручат роскошные розы, поцеловал руку и продолжил:
– Для Виктории и для всей труппы у меня есть подарок, – тут Илларион отцепил от пояса платья веер и с поклоном протянул его премьерше. – Когда-то эта вещица принадлежала самой Целиковской и считалась её талисманом. Пусть же служит вам, друзья мои, так же верно, как ей.
После короткого общего «Ах!» среди зрителей снова воцарилось глубокое молчание.
– Да-а, – протянул Суржиков. – Сцена поставлена – блеск!
– Я понял, что люблю именно этот театр, его старинное здание, его труппу, его цеха и даже здешнего сценового, – говорил меж тем Певцов.
– Сценовой? – вскинул бровь Алекс. – Откуда он выкопал этого зверя?
– Аркадия своего расспросишь, слушай, – совершенно нелогично одёрнул его помощник.
– И я решил… – тут старый актёр выдержал длинную, поистине сценическую паузу, дождался лёгкого шума в зале и прихлопнул его энергичным жестом. – Я решил поставить на этой сцене свой последний спектакль!
Зрители взвыли, а Суржиков ехидно прокомментировал:
– В пятый раз за прошедшие двадцать лет он объявил последнюю гастроль.
– Всем вам, наверное, известно, что сейчас я занят в «Короле Лире». Но уже со следующей недели, после премьеры, планирую начать репетиции здесь, на этой исторической сцене, – Певцов обвёл рукой просцениум, захватив оркестровую яму и зрительный зал. – И надеюсь, что всех вас увижу на премьере этой пьесы в первую декаду сентября.
Под новый взрыв аплодисментов занавес упал.
Время шло к полуночи, но малое фойе театра не пустело. Актёры и работники цехов собирались группами, переходили от одной к другой, смеялись, восклицали, стреляли в потолок пробками от шампанского… Праздновали, словом. Разумеется, центром всего этого был Илларион Певцов. Он переоделся, щеголял теперь в белом смокинге, и очарование его было совершенно неотразимым. Наконец, когда шум достиг своего пика и начал спадать, Илларион поднял руку и сказал:
– Друзья мои!
Сказал вроде бы и не громко, но голос его перекрыл шум разговоров. Всё стихло.
– Магическое усиление голоса? – спросил Алекс.
– Похоже на то. Но амулет хорошо скрыт, или мощный очень. Молодец, ведь не мальчик, а весь вечер на сцене, и здесь ещё, и держится! – ответил Суржиков, вместе с напарником стоящий
