игры, волосы падали ему на лоб и он делался похожим на индейца. Однако, откинув их назад, он снова обретал привлекательность.
— Тридцать — сорок.
— Есть!
Эхо голосов неслось в печальных сумерках, словно стая запоздалых птиц, и замирало в дальних молчаливых горах.
Потом компания усаживалась в старенький казенный автомобиль и ехала к Ногану пить чай и коктейли. Дом Ноганов стоял на территории центрального поселка, неподалеку от рудника «Голубой». Чтобы добраться до него, нужно было миновать Льяльягуа и ехать далее по дороге— до Унсии. По воскресеньям город предавался пьянству. Жилые дома, мастерские, продуктовые лавки, магазины готового платья, дворы — все превращалось в питейные заведения, откуда неслись, словно из огромных граммофонных труб, пьяные споры и пьяное пение под гитару. Рудокопы гурьбой бродили по улицам. В барах и кабаках подрядчики, перекупщики, фрахтовщики и государственные служащие сливались с разношерстной толпой рабочих с прокопченными, черными испитыми лицами, в старых шляпах, потрепанных кашне и грязных ботинках.
— Целую неделю работали как звери, а теперь все пропьют, — сказал мистер Ноган.
— Еще и в понедельник будут пить, — подхватил Вилья.
— Трудно представить себе, сколько теряет от этого рудник. И это в то время, когда компания требует максимальной выработки.
А песни свои они не поют, а воют, — сказал Вилья. Мне чем-то нравятся их песни, сама не знаю чем, — возразила Маруча.
— Дикая музыка. Похоже, что эти скорбные песни их развлекают, — заметила мистрис Стимсон.
Скрипнули тормоза.
— Идиот! Заснул посреди улицы.
Мак-Ноган не сразу узнал Уачипондо. Тот сидел, привалившись спиной к столбу; голова упала на грудь — поза расстрелянного. Пряди волос закрыли лицо, скованное тяжелым, страшным сном, ноги вытянуты, штаны расстегнуты. Рядом валялась бутылка.
Компания выбралась из машины и побрела по поселку пешком. Пьянка шла в каждом доме. В некоторых дворах индейцы и индианки распивали чичу, сидя прямо на земле, или плясали: мелькали в воздухе зеленые, желтые, красные юбки.
Вырвавшись из рудника, еще не успев прийти в себя от гнетущей тьмы подземелья, рудокопы заполняли теперь улицы и дома поселка, пещеры, дороги и тропинки на горе, и лица их, словно по волшебству, превращались в пьяные маски. Огромные горы, как суровые боги, взирали на древний обряд винопития, который совершали в их честь людишки-насекомые, въевшиеся в складки их темной одежды.
Во всех трех секциях рудника допотопная техника уживалась с новой. Здесь применялась и поперечная и вертикальная выемка, забои начинались от основных, этажных штреков по простиранию месторождения; множились скаты, выработанные пространства, колодцы; работали вентиляционные печи. В забое рудника «Контакт» при отвале сыпучей и рыхлой породы образовалось углубление, похожее на часовенку, где была обнаружена жила, тянувшаяся перпендикулярно горизонту. Здесь рабочие устанавливали венцовую крепь на бабках. Поскольку углубление было большого размера, Мак-Ноган приказал заделать выработанное пространство камнем, доставленным с дневной поверхности.
Теперь в этом забое не было подрядчиков. Разработка велась по узеньким, кривым этажным штрекам, расширявшимся только в местах простирания жилы. Груды породы, переходы, похожие на перекрученные внутренности, душный запах окаменевших смол, бесчисленные ячейки и лунки — так выглядела эта подземная пасека.
В некоторых галереях над головой опасно нависала порода, кровля грозила обрушиться, но некогда было производить крепление шахт, ибо спрос на металл требовал незамедлительной выдачи продукции. На клетях не было ни дверей, ни предохранительных проволочных решеток. Компания не принимала никаких мер по устройству нормального освещения не только для производства работ, но и в качестве мер безопасности, особенно на перекрестках штреков с усиленной откаткой.
Работа шла и днем и ночью. Поиски металлических плодов на этом древе с причудливыми ответвлениями штреков и квершлагов, проросшими внутри горы, сотрясали рудник, и само древо содрогалось от ураганного напора людей и техники. Бурение, доставка руды на поверхность, спуск людей в шахту, движение рудооткаточных вагочников, проведение порохострельных работ, прокладка электрических кабелей, монтаж водоотливных устройств, установка воздухопроводных труб, производство врубов, вломов, забивки, закладки, расчистки, сооружение крепи — все это были приемы в той жестокой борьбе, которую люди вели с подземельем, но и оно, в свою очередь, прибегало к ужасающим ответным мерам: оно мстило людям тем, что калечило им ноги, слепило глаза, выводило из строя почки, коварно разрушало легкие, отравляя их металлической и силикатной пылью.
Хуан де Дьос Уачипондо работал в одной из бригад по ведомству Мак-Ногана.
— Да, сеньор инженер, трудная наша работа…
Как только он наставлял перфоратор на скалу, она начинала дрожать, упрямиться и взбрыкивала, точно испуганное животное, стараясь сбросить путы; дрожь охватывала руки и грудь бурильщика, и сердце его бешено колотилось. Ни один бурильщик не мог выдержать этой борьбы более двух часов.
Поначалу, ценой огромного напряжения, жилистые руки Уачипондо, словно сделанные из витой проволоки, выдерживали битву в течение трех часов. Держа перфоратор за обе ручки и сильно навалившись на него грудью, он буквально вгрызался в скалу; дрожь машины передавалась телу рабочего; мириады мелких раскаленных частичек обдавали его, и сам он казался ничтожной букашкой, жалкой молью, прилипшей к огнедышащей стене, из которой вырывались клубы пыли.
Запалив шнуры, рабочие разбегались. Людская масса рассеивалась по галереям. Следуя один за другим, гремели взрывы. Хриплый, дикий рев сотрясал своды рудника и несся по штрекам, яростно ища выхода.
Уачипондо лежал, распластавшись на полу, и, жуя свою коку, смотрел на страшную пасть, которая разверзалась и не могла сомкнуться.
Рабочие возвращались к месту отвала. Выброшенная взрывом порода загромождала галерею; начиналась работа по расчистке. Порода грузилась в вагончики и доставлялась к клети. Клеть поднимала ее на поверхность, и оттуда по канатной дороге руда шла на обогатительную фабрику.
Вместе с рудой на дневную поверхность поднимались рабочие, а на смену им приходили новые партии рудокопов. Там, внизу, они снова разбивались на бригады и, предводительствуемые своими «капитанами», растекались по ненадежным коридорам-артериям мрачной подземной тюрьмы. Работа не прекращалась ни днем, ни ночью. Что касается Уачипондо, то он-мог исправно трудиться не более четырех дней, а вторую половину недели предавался загулу. Возвращаясь в забой, он особенно остро чувствовал, как трудно здесь дышать: силикатная пыль резала горло. Поэтому, начиная орудовать буром, он закрывал рот шарфом, но это не избавляло его от надсадного кашля.
Мак-Ноган с раздражением сказал Маруче:
— Вот видишь, только что я был на разведке вольфрамовых залежей в Ками, а на следующей неделе меня усылают в Амайяпампу.
Вечная история. Маруча в упор посмотрела на него своими светло-серыми глазами и, кокетливо поправляя ему галстук — словно затягивала петлю на шее, — пролепетала:
— О, Вилли, ну что это за жизнь… Теперь — эти ужасные рудники.
— Один
