несводимых к политическому заказу австро-венгерских властей.
В Западной Украине украинская культура и украинский язык сохранились несравненно лучше, чем в Восточной, российской ее части. Галиция на протяжении полутора веков была основным центром развития украинского национализма и локомотивом идеи государственного объединения Украины и украинцев, хотя бы потому, что с 1867 года имела статус автономии в составе Австро-Венгерской империи, здесь действовали украинские школы, театры, развивалась литература, украинский язык использовался также и в богослужениях как в греко-католической, так и в православной церкви. В это же время в Российской империи Украина, именовавшаяся Малороссией, не только не имела особого статуса, разделенная на общероссийские административные единицы (губернии, уезды и волости), но и с 1876 года жила по предписаниям Эмского указа — так назывались выводы Особого совещания по делам Малороссии, подписанные императором в мае 1878 года. Указ ограничивал использование украинского языка (по терминологии того времени — «малороссийского наречия») в литературе и полностью запрещал в Российской империи следующее: преподавание, ведение документов, проведение театральных постановок и проповедование в церкви на украинском языке. Строго запрещался также ввоз на территорию империи книг, напечатанных на украинском языке[356].
Если бы фактор насильственной русификации был основным в формировании протестного национального движения, как это ныне часто представляют в литературе, то украинский национализм должен был родиться в Восточной Украине. Но он сложился раньше в Западной Украине, там, где свободы для развития украинской культуры было неизмеримо больше и где существовали условия политической самоорганизации украинского общества. Первая украинская партия, РУРП, была создана в октябре 1890 года во Львове, ее возглавили писатель, живой классик украинской литературы Иван Франко и общественный деятель Михаил Павлик. В это время в российской части Украины не было и не могло быть украинского писателя такого литературного масштаба, а главное — такого общественного влияния, каким обладал Франко в Галиции. Возглавляемая им партия имела своих представителей не только в Галиции, но и в Венском парламенте, где выступала от имени всех украинцев Австро-Венгрии[357].
В Галиции после разгрома независимой Украины появилась в 1920‐х годах первая общеукраинская националистическая партия — Организация украинских националистов (Організація українських націоналістів, ОУН), провозглашавшая своей целью создание самостоятельного единого украинского государства на всей территории расселения этнических украинцев, включая Западную и Восточную Украину.
После присоединения Западной Украины к СССР ОУН оказалась единственной неразгромленной политической силой Украины, поскольку изначально действовала в подполье, и продолжила подпольную борьбу за независимость в советские годы. Она опиралась на поддержку немалой части населения Западной Украины и на некоторые интеллигентские слои в Восточной Украине[358]. В 1943 году появилось вооруженное крыло ОУН — Украинская повстанческая армия (Українська повстанська армія, УПА). Как многотысячная партизанская армия УПА действовала против советских вооруженных сил, до своего военного разгрома в 1949 году, но отдельные ее отряды продолжали сопротивление до второй половины 1950‐х годов[359].
Национальные движения Балтии
Факт включения республик Балтии в состав СССР во всех этих государствах ныне официально рассматривается как оккупация с последующей аннексией территорий. В 1983 году такую позицию выразил и Европейский парламент[360]. Российская Федерация в 1991 году в Преамбуле Договора об основах межгосударственных отношений РСФСР и Литовской Республики также признала советские действия 1940 года по отношению к странам Балтии как аннексию суверенных государств[361]. Однако современная официальная позиция России совершенно иная, и она признает присоединение стран Прибалтики к СССР и раздел Польши как действия, которые «не противоречили нормам международного права по состоянию на 1940 год»[362]. Соответственно, в разные времена неодинаково оценивалось в России массовое повстанческое движение, сформировавшееся в республиках Балтии 1940‐х годов. В официальных нарративах современных государств Латвии, Литвы и Эстонии эти вооруженные действия народа признаются «национально-освободительным движением»[363].
Как бы ни квалифицировали политики международный статус той партизанской войны, факты подтверждают массовость участия в нем населения Балтийских республик и невероятную стойкость их сопротивления, несмотря на жесткое его подавление и огромные человеческие потери[364]. Под напором советских войск сопротивление не спадало, оно лишь реформировалось. Так, в Литве в феврале 1949 года командиры всех партизанских округов на съезде объединились в единую военную организацию — «Саюдис» и приняли политическую декларацию, которая и ныне считается определяющей для политической доктрины этого государства[365].
Движения за возрождение национальной государственности в Балтийском регионе в 1940–1950‐х годах (в отличие от ситуации конца 1980‐х) были разрозненными, замкнутыми в своих республиках. Несомненно, сильнейшим, самым многочисленным и сплоченным из них было литовское движение сопротивления, только вооруженное крыло которого насчитывало около 100 тысяч человек[366]. Литовцы хранили память не только о своем государстве первой половины XX века, но и о Великом княжестве Литовском XIII века; они героизировали антиимперские восстания 1830‐х и 1860‐х годов; их этнонациональная сплоченность дополнялась и усиливалась консолидацией религиозной. Значительное влияние католичества в Литве в условиях высокой религиозности населения привело к тому, что духовными лидерами литовской национальной оппозиции в 1950‐х годах стали католические священнослужители Ю. Степонавичус и В. Сладкявичус[367], хотя они и повергались постоянному давлению властей, особенно в период хрущевской атаки на религию 1958–1963 годов. Однако такая «политика советской власти лишь укрепляла связь „националистов“ со служителями культа»[368].
Церковь оказывала заметную поддержку оппозиционным силам и в Латвии, а в Эстонии — чуть в меньшей степени[369]. В 1950‐х годах эстонское национальное движение уступало по численности, сплоченности и боевитости латышскому и особенно литовскому. Однако меньшая религиозность и этноцентричность эстонского национального движения сделали его впоследствии более привлекательным для присоединения к движению неэстонцев — представителей других этнических групп. Видимо, не случайно именно Национальный фронт Эстонии в конце 1980‐х годов стал координатором оппозиционных сил трех республик Балтии.
Соединение массированных военных действий против партизан с депортацией населения[370] существенно ослабило потенциал национально-освободительных движений. Уже к весне 1949 года из Латвии было депортировано 50 тысяч человек, из Эстонии — около 60 тысяч, из Литвы — около 150 тысяч человек[371]. Но даже после этого массовое национальное сопротивление не было полностью подавлено, судя хотя бы по количеству уголовных дел об антисоветской агитации и пропаганде, заведенных прокуратурами республик в середине 1950‐х годов[372]. К осени 1956 года в Литве, Латвии и Эстонии обозначился массовый подъем национальных движений, вызванный восстаниями в Польше и Венгрии. В конце октября в Вильнюсском университете появились лозунги и листовки с заголовками: «Да здравствует революция в Венгрии, последуем ее примеру!»[373] Как пишет А. Вдовин, в ноябре того же года в
