— Гастон? Партнер?
— Ты разве не знала? Мы же воссоединились в январе. «Шанте, Дюваль и сыновья». Тебе у открытого окна не холодно?
— Не холодно. Какие еще сыновья?
— Как какие? Наши.
— В смысле — Люк и Рене, дети Гастона?
— Не только. Наши тоже. Ну наши. Наши с тобой!
— Ты сам придумал или подсказал кто?
— Ну тебя, Беа. Я серьезно. Поехали в Булонский лес!
— Так ведь дождь идет, и мне завтра на работу!
— Что же нам делать?
— Ты смешной. Поднимайся, хватит в машине сидеть.
— А мы опять не поссоримся?
— Не знаю.
— Давай не будем?
— Давай.
Лето выдалось рекордно грозовым и дождливым. В день нашей свадьбы лило так, что все гости промочили ноги, пока добежали от церкви до своих машин, а отплясывать на ужине в ресторане мне пришлось в купленном наспех костюме из ближайшего бутика, потому что широченная юбка и шлейф моего свадебного платья окончательно просохли только три дня спустя, первое время приводя в замешательство кота, стоило тому заглянуть в гостиную. А потом Геркулес привык и даже спал на нем.
Шаферами на свадьбе были Гастон и психоаналитик Жак. Трепетная мадам Лебуафлори неожиданно оказалась школьной приятельницей старшей мадам Шанте. Мама Алекса, действительно очень красивая женщина с ниткой голубоватого жемчуга вокруг шеи, несмотря на строгий однотонный костюм цвета маренго, покроя а-ля английская королева, все равно напоминала героиню черно-белого немого фильма. Наверное, все дело в жемчуге. Урсула быстро нашла общий язык с моей мамой, стоило только заикнуться об общем кумире — о Дюма-отце.
Мой же отец явился в парадном мундире с аксельбантами и выглядел очень моложаво даже рядом с совсем не похожим на солидного родителя жениха Бенедиктом. Но обоих украшали усы, и это сближало. Клементина зорко следила за соблюдением приличий Рене и Люком, но мои племянники, улучив момент, нырнули под праздничный стол и, вынырнув уже у колен Ролана, до малиновых пятен на щеках смутили его девушку вопросом: есть ли у нее дети?
Гастон руководил застольем, пригоршнями рассыпая тривиальные остроты по поводу и без, но так и не пригласил невесту на танец. А Жак довольно умело провальсировал со мной, пользуясь правом шафера на первый танец с новобрачной.
— Я восхищаюсь всеми вами, — шепнул он, передавая меня Алексу. — Как вам удалось избежать цепной реакции?
— Вы когда-нибудь видели радугу, мэтр? — вдруг спросил Гастон, неожиданно оказавшийся поблизости.
— О чем ты, милый? — удивилась Кларис, еще не переведя дух после вальса с супругом.
— Как всегда, о любви, дорогая.
— Ну просто невозможный человек… — нежно произнесла Кларис, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Радуга — это чудо, — медленно сказала со своего стула Надин. Жена психоаналитика была в положении и поэтому не танцевала. — Я бы выпила за нее! — И подняла свой фужер с разбавленным минералкой яблочным соком.
Жак закивал. Алекс сделал знак официанту. Тот поспешил к нам с подносом, уставленным фужерами. От его шагов они чуть-чуть звенели — динь-динь-динь, — шампанское в них покачивалось и играло.
— Я вас понял, мсье Шанте. Радуга — реальное чудо, и любовь — тоже чудо.
— Ну да, — согласился с психоаналитиком Гастон, на мгновение встретившись со мной глазами.
В них, впервые за весь этот день, была та самая интимная жаркая глубина, но — удивительно! — она вовсе не испугала, не смутила меня. Напротив, очень доверительно-согревающе ободрила. Так же он посмотрел на Алекса. Алекс улыбнулся, кивнул Гастону, взял с подноса фужер и протянул мне, сопроводив взглядом и улыбкой из-под свежеподстриженных усов.
— К тому же радуга — это арка. — Гастон в свою очередь передал шампанское Кларис и слегка приобнял ее за плечи. Кларис вертела в пальцах ножку фужера и, опустив глаза, с джокондовской улыбкой наблюдала за пузырьками. — А арка, это я вам как строитель скажу, годится не только для триумфальных шествий, арка — достаточно надежная конструкция. Хорошо держит нагрузку…
