суетливо бегали туда-сюда, а шерсть местами свалялась и вытерлась. Но самым курьёзным во всём этом был бант. Точнее, представление о банте паука, у которого доступ был лишь к ржавой проволоке и трубам.
— Штуренкнарзофонивапер Аксипур, шестнадцатый, по приказанию Примарха прибыл, — отрапортовал паучок и замер.
— Штурен… что? — переспросил я.
— Штуренкнарзофонивапер — это имя моё, — ответил тот. — Аксипур — принадлежность рода, ну а дальше номер. Я — тарантул.
Я задрал голову, всем своим взглядом выражая скепсис.
— И где же ты так вымахал… Шту… Будешь Штопором, лады?
— Как будет угодно Примарху! — выпалил паук. — Вымахал я в канализации, когда там какую-то радиоактивную жижу разлили. Питался крысами, иногда черепахами, вот и вымахал.
— Понятно, — сказал я. — А как ты попал в канализацию?
Паук вместо ответа приподнялся и начал перебирать лапками.
— Да не стесняйся, — сказал я. — Рассказывай.
— Дело в том, что я — фамильяр, — начал паучок. — Это сущность моя. А меня продали, как обычного тарантула какому-то садисту. Он над нами опыты ставил да лапки отрывал, а потом смотрел, сколько живыми продержатся. Я единственный уцелел, потому что убежал. И вот в канализации тринадцать лет ждал своего часа, — он поправил бант из проволоки, чтобы тот, по его мнению, выглядел лучше. — Но я всегда был готов прийти на зов.
Мне почему-то показалось, что бант из проводов имел совершенно другую цель.
«А парень, кажется, неплохой, — заметил Архос. — Только жизнью побитый».
— Хорошо, — сказал я тарантулу. — Что ты умеешь?
Тот чуть ли не по стойке смирно встал и голос сделал ниже, чтобы производить впечатление весомости.
— Я всё умею, — сказал он. — Вот, что прикажете, то и умею. Могу ядом жалить, могу ездовым пауком работать, в разведку могу, с врагами биться могу, курьером работать… да всё, что угодно. Только прикажите!
Я задумался, оценивая собеседника. На самом деле в голове у меня была картина, как я на боевом пауке крошу войско эфирников, а затем прямо на нём же скачу к башне принцессы и прошу её руку и сердце. Интересно, сколько децибелов выдаст Варвара, увидев такого громадного паука? Вопрос, конечно, риторический.
А тарантул, кажется, воспринял моё молчание за сомнения в его полезности.
— Только не бросайте меня, прошу, — он весь съёжился, став чуть ли не вдвое меньше, и голосок стал заметно тоньше, выдавая в нём подростка. — Не отсылайте! Я не хочу обратно в канализацию! Я буду служить вам верой и правдой! Буду всё делать! Вот увидите, я полезный! Я не подведу! — и все восемь его глаз пронзительно посмотрели на меня с такой мольбой, что я прочувствовал все те годы, что парнишка жил в бегах, прячась от всего живого.
«Ну что, Архос, — проговорил я. — Возьмём фамильяра? Говорит, пригодится».
«Фамильяр — это самый полезный питомец, — проговорил учитель. — А если учитывать, что сам просится в служение, а оно ему не навязано, такой будет верен до конца».
— Ладно, Штопор, — сказал я пауку. — Беру тебя в услужение!
— Спасибо, спасибо, спасибо! — зачастил тот и вдруг бросился на меня.
Я решил, что это от избытка чувств, но рефлекторно закрылся руками и зажмурился. А когда открыл глаза, паука передо мной уже не было.
Зато саднило левое предплечье. Я глянул на него и увидел тридцатисантиметровую татуировку тарантула. Я чувствовал его. Он вёл себя, словно ласковый котёнок, благодаря меня за избавление от бродячей жизни.
«Так вот, значит, как заводят питомцев», — подумал я.
«Вот это я называю эффективной тренировкой, — задумчиво проговорил Архос. — Надеюсь, ты всё запомнил из того, что я рассказывал».
Я взглянул на ладонь и вызвал на ней копию большой паутины.
«Да, — ответил я. — Это был один из лучших уроков за последнее время. Спасибо, учитель».
Глава 20
Валерий Чернышёв на семейном ужине был столь же молчалив, как и обычно. Вот только на этот раз он не был увлечён просмотром новостей или спортивных сводок. Он внимательно следил за своими домочадцами.
А в мозгу у него всё звучали слова маленького человечка из Поднебесной, который заявил, что Олег ужасно боялся в детстве, когда его закапывали братья. Он же недосилок. Ему даже из не особо глубокой ямы выбраться было сложно. Понятно, почему он по жизни такой пришибленный.
Остальные дети словно и не замечали Олега за столом. Они переговаривались между собой, делились новостями, что-то передавали друг другу, а его будто и не существовало. Он, правда, отвечал тем же и улыбался чему-то, изображённому на экране смартфона.
Валерий задумался. С тех пор, как Олег поступил на спецкурс в академию, он сильно изменился. Возможно, большую роль в этом сыграл Державин, но без желания самого человека такое просто невозможно.
Но самое большое впечатление младший сын на него произвёл вчера, когда Валерий по тревоге явился на Патриаршие. Олег, оказавшийся там, мало того, что сразу ввёл отца в курс дела, так ещё и показал, какие разрушения есть и что откуда взялось. Благодаря его помощи, Чернышёв-старший справился с тем, что наворотил пришлый маг земли, буквально за несколько часов.
Положа руку на сердце, Валерий был уверен, что ни один другой его ребёнок не смог бы столь точно и правильно всё описать.
А это всё значило, что надо постепенно ломать выстроенную между ними стену.
— Дети, — сказал он громко, чтобы его услышали все. — После еды всех жду у себя в кабинете. Кроме Олега.
От его взгляда не укрылось, что младший сначала поднял взгляд с надеждой, затем снова погрустнел и уткнулся в смартфон. «А ведь ты сильнее их всех, — подумал Валерий. — Одиночество не сломало, а закалило тебя».
В кабинете он не предложил детям садится, что было для них тревожным знаком. Так он делал только тогда, когда у него были к ним претензии. И именно сейчас молодые Чернышёвы вспоминали, в чём они провинились, но на ум ничего не приходило.
— Мне бы ещё Алексея сюда под руку, — проговорил Валерий, оглядывая двух молодых мужчин и девушку. — Но он уже выпорхнул отсюда во взрослую жизнь.
— Что-то произошло? — спросил Глеб, старший из оставшихся сыновей.
— Произошло, — кивнул Валерий. — Но не вчера, так что не ломайте себе голову. Вчерашний инцидент лишь подтолкнул меня к некоторым мыслям. Ответьте мне лучше вот на какой вопрос: вы зачем Олега в землю по отрочеству закапывали? У вас, что, развлечений других не было.
— Наябедничал? — зло проговорил Матвей, что был старше Олега на два года.
— Нет, — Валерий в упор посмотрел на Матвея. — Он ни слова мне не сказал. Более того, он даже не знает, о чём я с вами тут говорю. И не узнает. Снова будет думать, что я вас посвящаю в дела семьи, а его побоку. Я узнал это на заседании императорского суда.
— Ого! — Матвей присвистнул. — Слышал, Глеб, скоро нас казнят.
— Хватит ёрничать! — повысил голос Чернышёв-старший. — Ответьте мне, почему вы гнобите своего брата?
— Так это, — взяла слово Олеся, дочь Валерия. — Ты же сам его не признаёшь частью рода, а почему мы не должны?
— В смысле не признаю? — нахмурился абсолют.
— Ну ты постоянно, когда с мамой скандалишь, выдаёшь ей, что Олег — нагулянный.
— Так! — глаза Валерия сверкнули яростью. — Вы что себе позволяете⁈ Подслушивать чужие разговоры — это позор! Это первое. Второе, я никогда не говорил прилюдно, что он не наших кровей, значит, и мнения такого быть у вас не должно. Я его признал, и вы должны, понятно? И третье, он хоть и никакой, но маг земли, так что я могу ошибаться в своих личных выводах.
— И что же нам теперь сюсюкаться с ним? — с вызовом в голосе поинтересовался Глеб.
— Никто тебя не просит сюсюкаться, он первый будет против. Но ты себя представь на его месте, когда тебя с рождения вся семья, кроме матери, шпыняет, и поймёшь. Хочешь, лично тебя месяц тебя гнобить буду?
— Не хочу, — ответил Глеб. — Я из дома уйду.
— Скатертью дорожка, — ответил Валерий. — Я хочу, чтобы ты понял меня.
— Я, кажется, понимаю, — сказала Олеся, — но в одночасье поменять своё отношение не смогу. На это уйдут месяцы, если не годы.
— Дети мои, — сказал на это Чернышёв-старший. — Вы хотя бы логику включали иногда, если уж братских чувств не испытываете к нему. Наш Олег дружит с Никитой Державиным. А тот, на минуточку, очень хорошо дружит с принцессой. И есть мнение, что совсем скоро он станет её мужем, а, как следствие, консорт-императором в будущем. Понимаете, к чему я клоню?
— Обычно семьи, близкие к императору, неплохо возвышаются, — ответил на это Матвей.
— Вот именно, —
