семейство едет в Сочи на три недели в отпуск, в Красноярске они ещё неделю будут находиться, у отца дела в местном порту — готовят последнюю баржу отправлять в Норильск в этом судоходном сезоне. Бутылку пива я выпил, и больше мне не предлагали. Засобирался домой.
— Идём, покурим, — сказал Юрий Григорьевич мне.
Я не курю, зачем идти? Ясно зачем, про дочь пытать будет, стращать, и так далее. На балконе, незастеклённом, конечно, нет такой моды сейчас, стоять уже прохладно. Не лето. Второй этаж, стемнело. Юрий Григорьевич не спеша закурил, достав сигаретку из портсигара, и уставился на меня.
— Хороший ты парень, Толя, спортсмен, комсомолец, но дочка у меня одна, — сказал немного пьяно он и добавил: — А ты зачем хочешь вместе с ней жить?
«Ну, сраный Роберт», — подумал я, — отдувайся за него сейчас. Дать бы ему в торец, бабнику».
— Людка, шалава! А говорила, что никому не дашь до свадьбы! — раздался вдруг из темноты пьяный голос Роберта.
И в нас прилетел камень!
— Боксёр, выходи — бить буду! — продолжил голосить парень.
Я, было, дернулся на выход, но тут включил режим берсерка папа оскорбленной «шалавы».
— Ну-ка, стой тут! Сам разберусь! — рыкнул он, и, дернув меня назад на балкон, выскочил в комнату.
— Чё, ссышь? — орал Роберт, уже выйдя под свет окон и кидая ещё раз камень.
Не докинул, тут же стал искать ещё один, отойдя в сторону, а у меня крутятся мысли в голове — что делать? Тут из подъезда вылетел Юрий Григорьевич с тесаком! Кинул взгляд влево-вправо — нет никого. Я похолодел, поняв, что убийство может состояться прямо сейчас! Прыгаю с балкона, как есть, босиком, ну, то есть в носках. Мы же не в Америке, где все обутые по дому ходят. Больно ушиб пятку, но времени на рефлексии нет. Оскорбленный отец Люды увидел, наконец, пьянющего в дупель Роберта, выходящего из кустов около дома и орущего во все горло:
— Людка, шалава, выхо…
Больше он ничего сказать не успел, я бью левой джеб в челюсть. Джеб левой бьют без замаха, обычно для того, чтобы удержать соперника на дистанции, особого вреда таким ударом нанести нельзя, но я вложил в этот удар всю силу, и получилось не хуже, чем у Кличко. Красивая ровная траектория полёта борца была вызвана ещё и тем, что, очевидно, парень, потеряв равновесие, и сам пытался упасть назад.
— Тихо, дядь Юра! Хватит ему! — я еле успел перехватить пьяную и злую «Торпеду» с тесаком.
— Кто шалава? — тоже разутой ногой пнул он парня.
— Хватит ему, я сам с ним разберусь, по-мужски, — оттаскиваю я, глядя на неподвижно лежащего Роберта.
«А не убил ли я его?» — пронеслась мысль в голове, напугав меня до чертиков. В тюрьму я не хочу, пусть и даже вместо такого хорошего человека, как дядя Юра.
— Молодец, Толя! Повезло доче с тобой! Но этот пусть знает, что не только парень у Людки есть, но и отец! — и мужик ещё раз пнул ногой в рваном носке Роберта.
Тот слабо застонал.
— Ну, слава богу! — размашисто перекрестился я, видя, что жив алкаш.
Глава 27
— Ты что, верующий? — спросил Юрий Григорьевич, будто это самый важный вопрос сейчас!
— Крещёный, а так — комсомолец! Но тут станешь верующим! Я же думал, убил его и всё — тюрьма мне! — пугал я дядю Юру.
Рукой-то я указывал на орудие папаши-психа.
Тот удивленно посмотрел на нож в своих руках.
— Я такой же дурак! Ничего не помню, зачем я нож схватил? Что я в морду так не дам? — изумлялся он.
— В морду? За что? — очухался Роберт.
— Ты чего такое про мою дочь сказал? — опять озлобился дядя с режиком.
— Дядь Юр, ну его нах! Вон уже соседи выглядывают! — дернул за рукав я отца Людмилки.
И в самом деле, из окон на нас таращились любопытные жильцы. Хорошо хоть подъезд последний. Пока я уговаривал его уйти, Роберт уполз в темноту. И это не фигура речи, реально уполз, я не думаю, что он меня испугался, а вот тесак в руках здоровенного и не совсем адекватного мужика вполне мог его протрезвить.
— Ты пойми, Толь, дочка у меня одна! Красавица, умница, воспитана правильно, я любому голову проломлю за неё! — похвалялся, сидя уже на кухне, папаша.
Мама с дочкой были шокированы происшедшим, и, судя по красному уху Людмилки, ей был устроен экспресс-допрос с применением физической силы от мамы. Ни о каком «уйти» уже речи и не шло, меня никто не отпустит. Пришлось доводить отца семейства до кондиции, пока тот не вырубится. Мне были для этой цели выданы две бутылки «Жигулёвского» и даже одна баночка импортного пива! Юрий Григорьевич пил водку.
— Толя, прости! Я не знала что он гад такой! — провожала меня Люда часов в одиннадцать вечера, а это значит, что мне до дома пешком придется идти — автобусы уже не ходят с конечной Академгородка.
— Ты зачем сказала, что я к тебе жить просился, и вообще, зачем выдала за своего ухажёра? — спрашивал я, отстраняясь от шаловливых ручек девушки на лестничной площадке.
Вот оторва! За дверью мамаша, которая может нас застукать в любой момент, а ещё у двух квартир на площадке глазки дверные есть.
— Выхода не было! Как бы я сказала, что ты другой? Я про Роберта им рассказывала, а сейчас бы выяснилось, что у меня два друга? А мама видела, как я с тобой целовалась, — пояснила понятные вещи Люда.
— Ладно, проехали. Люд, мне домой пора, а то на автобус не успею! — решительно оторвал я руки подружки от своей шеи.
— Да, да! Беги, а то опоздаешь! — разрешила Люда и крикнула уже в спину, — Завтра вечером приходи, а?
Вот я и бегу по лесу, такси не вызвать, автомат на остановке стоит с оторванной трубкой, что для Академгородка дикость, ведь контингент здесь живет, по большей части, культурный. Минут за двадцать добрался до дома. Прохожу мимо вахтёра, не поднимая глаз, так как от меня прилично фонит пивом. Черт, Бейбут ключ в дверь вставил
