незаметно для себя в результате такого образа мышления я уже и не находила самое мысль об оставлении Родины ужасной, – как я полагала всю свою жизнь, до того. Потом последовали ужасные, кошмарные годы за границей, значительно образумившие меня. Я протрезвела и очнулась от какого-то сладкого тумана, в коем пребывала долго… Акт возвращения Домой – физического возвращения – это, Витенька, ещё не всё. Надо ещё вернуться к самой себе, к собственной положительной естественной самости…
Знаете, я вернулась из этой праздничной московской поездки другая, – даже Оля заметила. (Оля – вообще обладает поразительной интуицией, и схватывает то, чего разумом она всё ещё не может охватить и понять.) А я приехала к себе в Тбилиси с душевным миром, которого давно уже у меня не было. Жизнь в Грузии, которую мы начали год назад, полна своих трудностей и подводных камней. Народ тут предельно эмоциональный, даже страстный. Всё, всё разделяет людей на различные противоположные группировки. Надо разобраться, понять и их. Ходишь по острию всё время, кого-то обижаешь, кого-то не можешь понять. Здесь – Азия, глубокая, бездонная, вечная. Отношение к памяти моего отца – тоже азиатское, иррациональное (к нам с Олей тоже). А мы с ней приехали из Западного мира, из демократического рационального эгалитарного общества, где каждый предоставлен самому себе, и церемонии давно ушли в прошлое – даже при дворе Английской Королевы! То же, что мы видим вокруг себя здесь, являет собою феодальное, часто средневековое отношение к национальному Герою (и его потомкам). Иногда просто не знаешь, как себя вести! Стать в позу, и принимать все это обожание “на себя” ведь было бы бесчестной эксплуатацией эмоций здешних людей, грузин. Отвергать это обожание – тоже нельзя. Да и не все обожают: ненавидят с той же страстностью. Можно и нож в бок получить, я этому совсем не удивлюсь!
И всё-таки, и всё-таки, дым отечества так сладок, так сладок! Я часто хожу к могиле А. Грибоедова (там и моя бабушка недалеко похоронена) и повторяю снова и снова эти бессмертные строки… “Когда ж постранствуешь, воротишься домой, – и дым отечества нам сладок и приятен”. А уж кто как не Грибоедов всё сам отрицал, порицал, бунтовал и т. д. и т. п. И такие строки написал именно он, а не какой-нибудь там заурядный, “верноподданный” писателишка.
Ах, как много всего хочется… сказать, написать. Вот уж Год, как мы приехали, и только-только начала я привыкать опять к жизни ДОМА. И постепенно вернётся ко мне мое былое самоощущение, – утерянное за эти годы. Вот почему так хорошо погрузиться в атмосферу дней былых с теми, кто никогда и ничем не вёл меня в какие-то дебри чуждых идей. (А это ведь всё так тонко было, так незаметно, яд сладкий и приятный.) Спасибо Вам за то, что Вы остались такими же, какими я вас всегда помнила. До следующей встречи.
Ваша Светлана».
Светлана, приехав в Москву, в один из дней, по-моему, это было воскресенье, побывала у нас дома. Об этом она пишет в начале письма от 18 ноября.
С утра родители на жигулёнке поехали с ней в город, а мы с сыном приготовили обед. Потом решили, что, пока они будут ездить и обедать, мы успеем покататься на лыжах. Вернулись, когда уже начало смеркаться. Матушка встретила нас вопросом:
– А вы Светлану с папой не видели? Они только что ушли.
Нет, не видели, разминулись. Расстроились, но тогда не очень, думали, что Светлана не в последний раз к нам приезжала – о внезапном отъезде её и Оли меньше чем через полгода никто тогда из нас и предположить не мог.
Когда зашёл разговор о наших с сыном регулярных походах на лыжах, отец вспомнил, что давно, ещё 1954-м году, взял у Светланы её лыжные палки, чтобы отремонтировать – порвались ремешки на кольцах. Он их починил сразу же, но вручить хозяйке не смог, ей было уже не до лыжных прогулок. Перед тем как сесть за стол, отец принёс отремонтированные лыжные палки. Светлана, конечно, их вспомнила, была удивлена и обрадована памятью и вниманием. Палки она не взяла, сказала, что сделает это в следующий раз. А его больше не случилось. Так «Светланины» лыжные палки остались как память о ней.
Лыжные палки для того времени были необыкновенными, явно иностранными – бамбук покрыт пластмассой цвета слоновой кости. Ручки были сделаны из красной сафьяновой кожи, только петли для рук оторвались. Пластмасса кое-где потрескалась, и отец прихватил её изоляционной лентой.
Через много лет как-то мне в руки попался журнал «Источник» (2003, № 6) с фотографией Хрущёва на обложке. Он стоит на фоне саней и держит в руке точно такую же, как у Светланы, лыжную палку. Наверное, из одного «магазина»…
«07.01.86
Дорогой Витенька!
Спасибо за Ваши (и Вани) добрые пожелания на Новый год. Мои поздравления Вам всем тоже, надеюсь, дойдут по почте, которая оставляет желать лучшего…
Посылаю Вам недавно найденные стихи 19 века Каролины Павловой, хорошо известной в своё время, но ныне забытой.
Я нахожу их очень современными, и предельно точно отображающими мою, личную ситуацию… Вчитайтесь в очень точные строки. Язык хороший, классический. Это Вам не Цветаева и не истерические дамочки наших дней.
Вот так вот, мой дорогой.
Еще раз желаю Вам всего-всего.
Ваша Светлана
(проигравшаяся в пух).
P.S. Помните конец фильма “Ночи Кабирии” Феллини?
Надо улыбаться, и начинать жизнь сначала.
Только в 60 лет это уже нелегко. Безумно жаль Олю – я ей сломала жизнь и это непростительно.
P.P.S. Ехать в Москву сейчас трудно. М.б. летом…
Каролина Павлова
(1807–1893)
О былом, о погибшем, о старом
Мысль немая душе тяжела
Много в жизни я встретила зла
Много чувств я истратила даром,
Много жертв невпопад принесла.
Шла я вновь после каждой ошибки
Забывая жестокий урок,
Безоружно в житейские сшибки:
Веры в слезы, в слова и в улыбки
Вырвать ум мой из сердца не мог.
И душою, судьбе непокорной
Средь невзгод, одолевших меня,
Убежденье в устах сохраня,
Как игрок ожидала упорный
День за днем я счастливого дня.
Слепо клад я бросала за кладом, —
И стою, проигравшися в пух.
И счастливцы, сидящие рядом,
Смотрят жадным, язвительным взглядом —
Изменяет ли твердый мне дух?..
Вите с любовью.
Светлана».
Поздравительная открытка с Новым годом из того же конверта.
«Янв. 1986 г. Тбилиси
Дорогие Витя и Аня,
