шинель.
— Вам-то незачем, товарищ лейтенант, — урезонил Кандиди, — сами обернемся.
— Ничего, ничего, я буду осторожен. На пистолет и одной руки довольно. А соображать будем на месте. Надо выбраться к окраине.
Чувствовалось, перечить ему бесполезно. Поодаль в тени топтался Бляхин.
Над койкой навис фонарь, под, фонарем возник старикашка в белом с козлиной бородкой. Он держал на весу только что вымытые руки.
— Куда? Куда, пан лейтенант? Цо то е? Здесь естем один начальник, одна дисциплина, — трескуче произнес старичок и обмакнул руки в поданное Вадимом полотенце. — Посторонних проше выйти!
Но Валерий уже шагал к выходу.
— А приказ?! — закричал старик. — Не позволям!
Снаружи грохнуло раз-другой, к ногам Валерия посыпалась штукатурка.
— Товарищ лейтенант, — окликнул Кандиди, — переждем, постойте!
Елкин попытался поймать его за рукав и не успел. В тот же миг на гребне ограды грохнуло, ослепив обоих, Елкин упал, споткнувшись о растянувшегося на снегу Валерия. Тот застонал. Сержант с Бляхиным уже были рядом.
В луче фонарика — искаженное болью лицо, рука, прижатая к животу. Чуть слышно шевельнулись губи:
— Ну, принимай роту…
И лег щекой на снег устало, как на подушку. Сержант припал ухом к груди, погасил фонарь, поднялся:
— Дышит…
Елкин обернулся, увидел распластавшихся рядом Вадима и Бляхина, приказал:
— Берите поосторожней. Вы, ефрейтор, там не задерживайтесь, сдайте врачу — и живо назад…
Едва они скрылись в дверях вместе с раненым, длинная очередь с предмостного холма, куда упиралась дорога, подняла вокруг снежные вихорки. Елкин с сержантом залегли, потом скрипнула дверь кирки, и к ним подполз, огибая виллис, Бляхин.
Елкин снова посмотрел вдаль: там, где обрывалась освещенная часть дороги, темнел каменный без крыши, домишко, затем в темноте пропадала пойма, отделявшая городок от холма, где затаился противник. Валерий, кажется, был прав: надо было выбраться к этому домику и там на месте решить, что дальше делать, может, удастся разглядеть позиции немцев. От домика вправо к взводному блиндажу рукой подать. Но оставшиеся на полдороге фонари портили все дело.
— А если так, — сказал Кандиди, видимо думавший о том же, — если на машине проскочить? И на ходу из автомата по фонарям?
Под фонарями вдруг возникла фигура в белой дубленке, — очевидно, кто-то из шоферов из колонны ходил проверять местность.
Снова застучал пулемет, фигура кинулась зигзагами, замерла, медленно крутнула вокруг собственной оси и упала в снег.
— Прицельно бьет, сволочь, — сказал Кандиди, — не иначе снайпер…
Голый отрезок дороги с темным пятном убитого снежно сиял под фонарем. Тревога пришла внезапно: вдруг не проскочить? Но это был не страх, Елкин с удивлением понял, что меньше всего думает сейчас о себе, страх связывался не с собой, а с теми, кто остался в блиндаже.
— Бляхин, — сказал он хрипло, — за руль, заводи машину.
Он сам не понял, откуда пришла к нему эта четкая способность мыслить. Если бы еще не давившая на него глухота. Все обретало ясность. Там, впереди, сейчас должна будет решиться судьба роты.
Снова провыла мина, разорвалась с перелетом, еще одна — недолет. Оба вскочили, Бляхин, точно прилип к кузову, растерянно распластав руки. Челюсть его отвисла, он что-то мычал и не двигался.
— Живо в машину, — прохрипел Елкин, чувствуя, что еще минута — и всех накроет. — Ты что, оглох, ну! — И выхватил пистолет.
Все произошло в какие-то доли секунды. Толкнув Бляхина, он прыгнул рядом на сиденье. Ефрейтор никак не мог попасть ключом в зажигание, на миг его рука замерла, голова втянулась в плечи.
Елкина затрясло. Уже плохо соображая, заорал:
— Да заводи же, гад!
Рука дернулась, ключ все не попадал в отверстие, потом мотор чихнул, старенький виллис тронулся с места. Кандиди плюхнулся на заднее сиденье, с треском захлопнув дверцу.
— Давай! — заорал он что есть силы.
Машина кинулась, заносясь влево, треск автомата рванул над ухом, дорога потухла, и, когда голый участок остался позади, Елкин вдруг услышал нечастые разрывы мин, услышал явственно и понял: глухота прошла. Мир снова был полон звуков, рваной, горошистой стрельбы сквозь завыванье ветра и отдаленной канонады на западе.
Бляхин сгоряча проскочил перекресток, ведший к блиндажу, они вывалились из машины прямо в окопчик с цементным бруствером на бугорке, с которого проглядывалась темная пойма и холм у моста, захваченный немцами.
Бляхин, забившись в угол, пытался свернуть цигарку.
— Кто вас назначил поваром? — спросил Елкин, глядя на прыгавший в руках ефрейтора огонек фитиля.
— Так… покойный же…
— Сам ты покойный! Сейчас же марш, и чтоб через два часа была каша, горячая!
Позади одна за другой разорвались мины. Перелет…
— Быстрей! Успеешь проскочить.
— Н-не могу!..
— Быстро!
Слева тоненько свистнуло. Ефрейтор не шелохнулся.
— Вы что, оглохли?
Елкин внимательно всмотрелся в него. В сполохе ракеты блеснули остекленевшие зрачки, темное пятно у виска…
С минуту он оцепенело смотрел на мертвого Бляхина. Отвернулся. Кандиди поднялся, сняв накидку, прикрыл ефрейтора.
— Шальная… Надо же!..
Они лежали на взгорке в окопчике, до рези в глазах вглядывались в лощину. В косматом ветровом небе вспыхивали ракеты, в их неверном свете снег падал косо, как серебряный дождь. Занятая высотка была подобна всплывшей подлодке, обманчиво мчащейся к темневшей дуге моста. Желтые вспышки огня рвали снежную пряжу.
«Так-так-дрр, так, так, так…»
— Их там двое. Не больше. Наверняка, — сказал Кандиди. — И лупят с разных позиций. Пугают.
Елкин всмотрелся, утирая слезящиеся глаза. Вспышки, в самом деле, появлялись довольно часто, в ответ на стрельбу слева, где засел Ветров, но в разных местах и ни разу одновременно. Сколько времени надо, чтоб сменить позицию? Снять ленту. Бегом. Снова лечь, зарядить… Три — пять минут. Так оно и есть.
Значит, справа от дороги, на высотке, один-два пулемета. Ручных. И еще минометы. Но зачем это нужно? Напугать? Так. А зачем? Впрочем, это был уже праздный вопрос. Мысль лихорадочно заработала. Впереди бой, его ведет прорвавшаяся дивизия, может быть, из последних сил. А немцы оседлали дорогу, по которой идут боеприпасы. Словно сдавили артерию.
Только не торопиться. Сколько же их там? Все обдумать. Сейчас от правильного решения зависит все. Все! Он не отдавал себе отчета, что именно это — все, но снять этих на высотке надо было во что бы то ни стало.
Сверху зашуршало. Показалась голова в шайке. Человек сполз, тяжело дыша, за ним другой.
— Сартаков?
— Ось тут воны, — донесся сиплый голос Харчука.
— Живой? — спросил Кандиди.
Сартаков замотал головой. Казалось, его душит смех.
— В жизни столько не ползал, все пузо ободрал… Жмет, гад. Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?..
— Ну? — Елкин не отрывался от карты, пытаясь определить расстояние от холма до моста.
— Командир спрашивает: насчет лейтенанта Громова правда
