так же самозабвенно целует другую. Не меня, а Марину. Как они поднимаются к ней, срываются, стоит только переступить через порог. Он так же сдирает с нее одежду, а она льнёт к нему, изнемогая от желания, как мартовская кошка.
Представляю, как он бесится, когда я начинаю бомбить звонками, как шепчет ей, чтобы подождала и, стиснув зубы, отвечает на звонок надоедливой жены.
Будто кто-то вылил за шиворот ушат ледяной воды. В груди обрывается, дыхание выбивает из легких, и это бестолковое желание, еще мгновение назад дурманящее мозг, сгорает, как дешёвая свеча.
Не чувствую ничего, кроме пустоты. Деревенею.
— Кирюша, любимая, — шепчет Леша, наглаживая мне бедра. Его движения рваные, нетерпеливые, в штанах бугор, выдающий полную боевую готовность.
А у меня напрочь отрубает все. Высыхаю полностью за долю секунды.
Он лезет под белье, а мне неприятно.
— Стой… — едва слышу сама себя. Губы не слушаются.
Березин точно ни черта не слышит, продолжает напирать.
Раньше мне нравилось, когда он вот так срывался. Когда от страсти контроль летел в бездну. Это было кайфово. Раньше. Когда мы были только вдвоем без тени предательства за спиной.
— Стой! — в этот раз получается громче.
— Да, Кирюш, — взгляд шальной.
— Не трогай меня.
Глаза печет, кажется, я готова зареветь.
— Чего? — он не понимает. Я тоже уже ничего не понимаю, и только одно знаю наверняка. Я не хочу, чтобы он меня трогал.
— Отпусти.
— Кир…
— Опусти, я сказала, — толкаю его в грудь. В этот раз сильно, без притворства, и Березин, пошатнувшись, отступает.
У него на лице такая растерянность, что хочется выть. Он не понимает. Он никогда не поймет!
Я сползаю со стола и проскакиваю мимо мужа в коридор.
— Кира! — несется следом за мной, но я уже залетаю в комнату и захлопываю дверь на задвижку, — Что на тебя нашло?
— Уходи, — прижимаюсь спиной к двери и сползаю на пол.
В груди все рвется от боли. Я ей захлёбываюсь.
— Кира! — хлопает ладонью по двери, — открой немедленно.
— Уходи, — сиплю, пытаюсь совладать с дыханием, но оно с хрипами рвется наружу, — уходи.
— Кирюш, пожалуйста…
— Уходи.
Он не уходит. Я слышу, как Березин сползает на пол с той стороны.
Мы сидим с ним спиной к спине, между нами дверь и тонны вранья, которые я так и не смогла проглотить.
* * *
— Кир, — тихо произносит Леша, но я отчетливо слышу каждое слово, — ты когда-нибудь сможешь меня простить?
Зачем он задает такие вопросы? Разве на них есть ответ? Разве можно взять и решить: все, сегодня переворачиваю страницу, прощаю и забываю. Это сложно, может, даже невозможно.
— Я не знаю.
— Я так жалею, о том, что сделал.
— Взаимно.
— Мне все казалось, что не делаю ничего плохого, понимаешь? Казалось, что просто игра, из которой я выскочу в любой момент, стоит только захотеть.
— Жаль, что не захотел.
— Я до последнего был уверен, что все у меня под контролем. А потом увидел тебя у машины и прозрел, — он звучит горько и опустошенно.
Я закрываю глаза и тихо стучу затылком по двери. Так сильно щемит в груди, что нет сил бороться. Из-под ресниц срываются первые слезы и медленно катятся по щекам. Мне чертовски тоскливо, хоть волком вой. Только что это изменит? Ничего.
— Ты мне скажи, Леш, — осекаюсь, потому что дыхания не хватает. Через силу втянув воздух все-таки продолжаю, — оно того стоило? Вот этот весь азарт, поиск новых ощущений, адреналин? Я сейчас не цепляюсь и не скандалю, просто пытаюсь понять. Неужели эти ощущения настолько вскружили голову, что ты не понял, чем все это обернется? Неужели тебе так понравилась Марина, что ты забыл о нас?
Прежде чем начать говорить, Березин долго молчит. Я уже думаю, что не ответит, но потом раздается глухой голос:
— Прокина казалась мне очень красивой. Стоило ей только у нас появиться, как она попала в центр внимания. Все мужчины шеи сворачивали, когда она в юбке приходила. Когда она обратила на меня внимание, мне это льстило.
Конечно льстило. Наверное, очень приятно говорить гордое «а то!» и купаться в чужой зависти.
Очень больно, но я не затыкаю его. Мне нужно услышать, понять, все разложить по полочкам, прежде чем принимать окончательное решение, каким бы оно ни было.
— Влюбился?
Он снова молчит.
Слезы уже ручьем бегут по щекам, но голос ровный. Рыданий нет, истерики тоже, только опустошённость.
— Нет. Я тебя люблю и всегда любил. А ей увлекся…Прости.
Слова о любви совершенно не радуют. Они, наоборот, бьют наотмашь, цепляются грязными когтями за душу, вырывая целые куски. Потому что любви оказалось недостаточно, чтобы противостоять соблазнам внешнего мира, а семейное тихое счастье и уют проиграли желанию сорвать запретный плод.
— Почему тогда ты это допустил? Ты устал от меня? От нас? — шепчу, чуть склонив голову на бок. Безжизненным взглядом скольжу по темной комнате и перечисляю удручающие варианты, — Остыл? Заскучал? Я тебя не привлекаю? Надоела? Не хочешь?
— Нет, Кир! — в этот раз отвечает сразу, без малейших колебаний, — глупости не говори. Ты моя королева, а я просто дурак, попутавший берега. Ты красивая, интересная, умная, сильная. С тобой никогда не бывает скучно…Помнишь, как мы с тобой раньше чудили? Как сбегали с пар, чтобы сходить в кино? А как спрятались в торговом центре, в надежде, что нас запрут на ночь?
— Нас нашла ночная уборщица и чуть не вызвала полицию, — криво усмехаюсь, вспоминая этот инцидент.
— И нам пришлось вместо нее драить целый этаж.
Ломит за ребрами. Эти воспоминания ранят. Они из другой жизни, в которой я была уверена в Березине, как в самой себе. И мне отчаянно хочется вернуться обратно.
— А помнишь, как мы на теплоходе по Волге спускались?
— Первые два дня меня зверски мутило, и я ходила по палубе, как зеленое привидение, пугая своей физиономией остальных пассажиров…
— А я таскал тебе из столовой апельсины, потому что только они и помогали.
Мы сидим и вспоминаем эпизоды из нашего прошлого. Их много. Они то смешные, то грустные, то такие, что стыдно рассказать кому-то еще. Они наши. Мы в них живые, честные и безгранично влюбленные, уверенные, что и в
