Он не договорил. От волнения и возмущения у него перехватило дыхание.
– Не напрягайтесь, Эстеркин. Я просто пошутил.
Из кухни потянуло запахом жареной на сале картошки. Эстеркин сглотнул слюну и посмотрел на Ивана. Тот убрал сапог с полы его шинели, давая возможность Борису Львовичу подняться со стула. Он подошел к тумбочке и достал из нее бутылку водки. Подкинув в воздух, он ловко поймал ее и поставил на стол.
– Вот что, Борис! Срочно нужна машина. Ты сможешь достать транспорт?
– Я что, сказочник? У меня нет персональной машины.
Это было сказано таким голосом, что Проценко мгновенно понял, что тот не станет ничего предпринимать для того, чтобы достать им автомобиль.
– Да хватит, Борис, дуться на меня. Ты что, шуток не понимаешь? Скажу тебе по секрету: Зоя считает тебя настоящим мужчиной. Сделать то, что сделал ты, способен не каждый. А машина нам нужна буквально наполовину дня. Просто нужно сгонять с Зоей за город и вернуться обратно.
Он замолчал и посмотрел на майора.
– Я же сказал, Иван, что у меня нет машины. Неужели ты думаешь, что если бы у меня была машина, то я не помог тебе.
Проценко ловким ударом вышиб пробку из бутылки и налил водку в два стакана.
– Ну что, вздрогнем, Боря, – произнес он и поднял стакан. – Давай, выпьем за нашу дружбу, за мою сестру Зою…
Эстеркин взял стакан в руки и, не чокаясь с Проценко, выпил.
***
Романов Павел, не моргая, смотрел на ствол пистолета, который был направлен ему в лоб. Он не понимал, чем он не угодил капитану Нойману. Полученное им накануне задание по выявлению офицеров, бывших политработников и евреев среди военнопленных, он успешно выполнил. По его доносу, сегодня были расстреляны семь человек из того списка, который он передал капитану еще утром. В какой-то момент он понял, что стоявшему перед ним немецкому офицеру ничего не стоит нажать на спусковой крючок пистолета, и от этой мысли ему стало ужасно страшно. Перед глазами медленно проплыла вся его жизнь. Он закрыл глаза, чтобы не видеть это отверстие в стволе, из которого должна была вылететь смерть. Ноги Павла стали ватными, и он почувствовал, что они уже не в состоянии держать его тяжелое тело.
– Ну что, Романов? – произнес капитан Ганс Нойман на чисто русском языке. – Испугался? Я вижу, что ты очень хочешь жить. Но жизнь нужно заслужить, а не выпрашивать у более сильного человека. Не буду скрывать, мне понравилось, как ты сработал в этот раз. По твоим сведениям мы сегодня расстреляли несколько человек, завтра расстреляем еще. Но этого мало, Романов. Сейчас сюда приведут капитана Мифтахова. Он твой земляк, он, как и ты, из Казани.
Павел облегченно вздохнул и преданными глазами посмотрел на гитлеровца.
– Что я должен сделать, господин капитан, чтобы заслужить ваше доверие?
В этот момент открылась дверь, и в комнату втолкнули раненого военнопленного.
– Ты спрашивал меня, что тебе нужно сделать, чтобы доказать свою лояльность новому режиму? Все просто, Романов. Возьми пистолет и застрели этого человека.
Нойман протянул ему пистолет. Павел какую-то долю секунды размышлял, брать в руки оружие или нет, а затем, словно испугавшись своей нерешительности, вырвал из рук капитана пистолет и выстрелил Мифтахову в грудь. Тот закачался, из раны обильно потекла кровь на пол. Романов испуганно посмотрел на немца и снова выстрелил в раненого земляка. В этот раз выстрел оказался более точным. У капитана подкосились ноги, и он, молча, упал у ног Романова. Нойман забрал из трясущихся рук Павла пистолет и сунул его в кобуру.
– Молодец! Теперь я верю тебе.
– Так точно, господин капитан, – невнятно произнес Павел, почувствовав вкус металла у себя во рту, словно только что проглотил ту пулю, которую он вогнал в грудь своего земляка. – Жизнь – хорошая штука, господин офицер, и я бы хотел еще немного пожить, если вы это мне позволите. Чем еще могу служить, господин капитан?
Романов провел сухим языком по губам и преданно посмотрел в глаза капитану. Тот улыбнулся ему, как старому и доброму другу. Он похлопал Павла по плечу и, сев за стол, протянул ему сигарету.
– Курите, Романов, курите. У меня для вас есть хорошая новость. Мы вас хотим обратно вернуть в группу вашего земляка. Его отряд по-прежнему находится у нас в тылу.
– Господин капитан! Он же меня расстреляет за дезертирство, – не скрывая страха, произнес Павел. – Оставьте меня здесь, разве я плохо работаю?
– Не переживайте, не расстреляет. Вы вольетесь в его группу в составе другого маленького отряда, который подберет вас в лесу. Вы будете раненым, и у вас будут реальные шансы вернуться обратно в свой любимый город Казань.
– Как раненым? Я не хочу быть раненым, господин капитан!
– Прекратите, Романов, не будьте бабой! Здесь я решаю, а не вы. Если вам это не нравится, то можете рассказать своим бывшим друзьям, как вы выдали свыше тридцати комиссаров и командиров Красной Армии, как вы только что застрелили своего земляка. Сейчас вас проинструктирует лейтенант Гальдер, и вперед. Все должно быть реальным – и ранение, полученное в бою, и ваш внешний вид. Так что вам придется немного потерпеть, Романов. Сколько суток вы не видели Тарасова?
– Около двух недель, господин капитан.
– Вот и хорошо. Я думаю, что он обрадуется этой встрече. Да и вы, наверняка, тоже. Только не переигрывайте, вы – плохой артист, и излишние старания могут погубить вас.
Капитан нажал на кнопку. Дверь отворилась, и в кабинет вошел офицер.
– Гальдер! Заберите у меня господина Романова. Проинструктируйте его, что от него требуется. Пусть выучит пароли и явки в Казани. Завтра утром он должен быть в лесу. Задача ясна?
Офицер, молча, кивнул. Нойман еще раз взглянул на Романова и дружески улыбнулся ему.
– Не переживайте, Романов, все будет хорошо. Наши люди найдут вас в Казани.
Романов попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Гримаса страха, словно маска, застыла на лице. Он развернулся и направился вслед за офицером. Весь остаток дня он проходил инструктаж. Когда наступил вечер, его накормили и снова завели в знакомый кабинет, где он проходил инструктаж. Не успела за ним закрыться дверь, как находившийся в кабинете немецкий офицер сильным ударом в лицо заставил его сначала упасть на пол, а затем начал методически избивать ногами. Очнулся Романов в кузове грузовой машины. Кругом было темно, и он никак не мог понять, что с ним и где он. Он попытался привстать в кузове, но не смог. От сильной боли он потерял сознание.
***
Романов открыл глаза. Над ним, наклонившись, стоял человек, одетый в красноармейскую гимнастерку. Он держал в руке винтовку с примкнутым к ней штыком.
– Николай! Ты только посмотри, а он оказывается живой! – крикнул красноармеец кому-то из товарищей.
