— Даже если он это захочет, Клерхен все равно уже будет королевой, — ответила баронесса. — И его величеству придется с этим смириться. Я не стану тебя удерживать, и неволить тебя не стану. Ты сама решишь, как тебе поступить. Подумай и сделай правильный выбор. Можешь идти, Мейери Цауберин.
В лавку я возвращалась с тяжелым сердцем. Небо было совершенно белым, и с него сыпал такой же белый снег — легкий, пушистый. Он ложился на крыши, на плечи, на шапки детворе, весело бузившей на площади. В любое другое время я бы обрадовалась этой сказочной зимней погоде, и прокатилась бы с горки, в окружении детей, но сейчас всё потеряло свой волшебный привкус.
Ведьма убивала меня еще вернее, чем если бы решила превратить в леденец и бросить в горячий чай.
— Мейери! — я вздрогнула, потому что ко мне подбежал Филипп. Он был румяный от морозца и улыбался, суетливо поправляя шапку и рукавицы. — А я тебя ждал.
— Письмо?..
— Ты не писала, разве? — он стащил рукавицы и вынул из кармана смятый листочек. — А как же… что ты согласна выйти за меня?..
Я выхватила у него письмо и перечитала несколько строчек, написанных красивым, четким почерком. В письме Мейери Цауберин в самых изысканных выражениях выражала Филиппу Вольхарту желание стать его спутницей жизни от ближайшего воскресенья до самой смерти.
41
Разумеется, почерк был не мой, но Флипс не знал об этом — ведь раньше я никогда не писала ему писем.
Я подавила желание тут же разорвать письмо на клочки.
Филипп смотрел на меня и ждал ответа. Я вспомнила, как славно мы с ним шутили, когда приехал король, и как потом Флипс — тот же самый Флипс! — полез целоваться ко мне, совершенно не слушая, хочу ли я этого поцелуя.
Секунды шли, мельник стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, и уже выказывал нетерпение, а я никак не могла решиться.
Сбежать! Взять и сбежать? Как бегала моя мама от этой страшной женщины. А теперь я не сомневалась, что именно из-за госпожи Диблюмен мама сменила имя и пряталась в городах и глухих деревнях.
Но разве бегство помогло? Баронесса стала сильнее, ее дочь того и гляди окажется на троне, а король… он так увлекся загадками для невест, что не мог разгадать свою собственную.
— Мейери? — позвал Филипп, которому надоело ждать. — Ты дурачишь меня, что ли?
— Нет, не дурачу, — ответила я с усилием. — Это правда, я написала письмо и согласна выйти за тебя в это воскресенье.
Филипп облапил меня тут же, на улице, при всех. Дети восторженно заверещали, взрослые господа оглянулись на нас с неодобрением. Я высвободилась из объятий Филиппа, пряча глаза, а он тут же затараторил:
— Тогда завтра сделаем оглашение и в воскресенье обвенчаемся! Мейери, я так рад… Ты меня пугала в последнее время, сильно пугала…
Я слушала его болтовню, не слыша половины.
Бежать нельзя. Как бы там ни было, мне надо попытаться спастись самой и спасти мастера Лампрехта. Промелькнули мысли о спасении королевской фамилии и всего королевства, но я решительно и подальше отмела подобное благородство. Я могу только еще раз попробовать намекнуть королю, что происходит, а спасать себя и свою страну он должен сам. На то он и король.
— Конечно, к воскресенью настоящую свадьбу не устроить, — с упоением строил планы Филипп, и от его голоса у меня начала болеть голова, — но самых близких родственников мы соберем. Сладости закажем в «Шоколадном льве». И не спорь — я не позволю тебе ничего делать к собственной свадьбе!..
— Слушай, Флипс, — я остановила его. — Никакого торжества не надо. Обвенчаемся по-тихому, и хватит. А сегодня я должна подумать над сладостями, которые подам завтра ее высочеству.
— Как, Мейери? — оторопел он. — Зачем теперь это всё? Пусть мастер Лампрехт сам соревнуется… Где он, кстати? Я его давно не видел… А тебе больше не надо работать в лавке. Моя жена не будет работать. Хочешь, чтобы надо мной все смеялись? Завтра же уходи из лавки.
— С чего будут смеяться? — спросила я, уже не скрывая раздражения. — Разве есть что-то смешное в моих сладостях?
— Ну я же не об этом, — обиженно протянул Филипп.
— Прости, мне надо торопиться. Не провожай, — сказала я и почти побежала по улице, сквозь пелену падающего снега.
Филипп что-то кричал мне вслед, но я даже не оглянулась. Впрочем, и он не стал меня догонять.
Заперевшись в лавке, я попыталась успокоиться. Выдержка и спокойствие — только это может помочь, раз больше не на кого рассчитывать. Я сжала виски, раздумывая над тем, что случилось. Удивительно, что мне удалось разгадать и вторую хитроумную загадку его величества. Как будто… как будто мы думаем об одном и том же. Сердце болезненно заныло, но я приказала ему не страдать об Иоганнесе. Короли — не для лавочниц. Пусть и лавочницы посообразительнее благородных девиц.
— Лавочницам надо озаботиться завтрашним блюдом, — пробормотала я, глядя в окно.
Снег сыпал все сильнее — как сахарная пудра через решето.
Сахарная пудра…
Она скрывает всё, как снег. Скрывает всё…
Я прихлопнула в ладоши, окрыленная внезапной идеей, и начала ставить сдобное дрожжевое тесто.
Утро я встретила с красными от недосыпа глазами, зато мое блюдо для завтрака было готово. Я придирчиво осмотрела его, и осталась довольна. Что ж, можно отправляться в замок. Посмотрим, что там придумал мастер Римус, что придумал король, который такой умный, а не смог разглядеть у себя под носом ведьм, и что там придумали ведьмы, чтобы еще больше исковеркать мне жизнь.
Как и в предыдущие дни, король и принцесса сидели за столом, а придворные почтительно толпились поодаль. «Милая Клерхен» разливала кофе и весело улыбнулась, принимая из моих рук блюдо с утренней сладостью.
— Посмотрим, что вы приготовили! — сказала она задорно. — Как замечательно, когда на завтрак тебя ждет такой чудесный и вкусный сюрприз!
Король бросил на нее хмурый взгляд, а потом посмотрел на меня — не менее хмуро.
Клерхен приняла блюдо и у мастера Римуса, и сразу же сняла серебряные крышки.
— Ах! — воскликнула она одновременно с принцессой. — Настоящие зимние лакомства!
Волей случая, мы с мастером Римусом сделали похожие сладости — обильно присыпанные сахарной пудрой, что создавало иллюзию только что выпавшего белого снега. Но я представила продолговатые дрожжевые булочки, а мастер Римус — круглое печенье.
— Как приятно пахнет! — сказала ее высочество, рассматривая оба блюда. — И что это такое? Мастер Римус, вы первый.
