Улыбаюсь, хочу подсказать ему, что уже все закончилось, и можно меня отпустить. И вдруг понимаю, что он не просто сжимает мои ладони, он слегка их поглаживает. Неторопливо, плавно, заставляя не только заметить, а прочувствовать это, а еще он продолжает внимательно смотреть мне в глаза, а как будто что-то ища в моем взгляде.
— Уже все, — говорю ему все-таки, но до того тихо, что он, наверное, даже не слышит. И я повторяю: — Уже все, Лев Николаевич. Можете больше за меня не держаться. Разрешили даже лечь на подушки.
Но ничего не меняется.
Ничего.
Только кажется, что он оказывается еще ближе, чем раньше.
Намного ближе.
И единственное, что нас отделяет — дыхание.
Практически одно на двоих.
Глава 39
Алла
Я так резко отшатываюсь, что наверняка бы упала, если бы генеральный все еще не держал меня за руки.
— Тише-тише, — говорит он мне строго, а потом освобождает мои ладони.
И скорее именно это, а не тон его голоса меня окончательно возвращает в реальность. Осмотревшись, понимаю, что ничего особенного не происходит. Ничего. Совершенно. Это просто усталость, тихая музыка, свечи и молчание, которое мы разделили.
— На самом деле, кров и пища являются чем-то интимным, — прорывается ко мне голос администратора, которая обходит собравшихся с какими-то чашами в руках. — Просто сейчас все настолько упростилось и стерлось, что мы об этом даже не думаем.
Она двигается медленно, как будто напоминая, что сари надела не просто так. Это даже не шаг, а практически танец. Поочередно раздает чаши парам, и ставит одну на пол между мной и Львом Николаевичем.
— Разделите между собой это вино, — предлагает она и отходит. — Сделайте это в вашей собственной тишине, которая комфортна для нас.
— Похоже, они экономят не только на освещении, — говорю я, мазнув взглядом по чаше. — Сколько, говорите, вы заплатили?
И тишина взрывается смехом мужчины. Громким, отрывистым, на который другие участники недоуменно оборачиваются. Это не та тишина, о которой упоминали. Но она вполне комфортна для нас. Потому что нам обоим без разницы на предлагаемые условия. Нас вполне устраивают те, которые мы создаем себе сами.
Я меняю позицию, сажусь, подогнув под себя ноги — так гораздо удобней. Даже несмотря на то, что ноги мужчины по-прежнему по бокам от меня, и да, ткань его брюк слегка задевает мои лодыжки.
— Много, — отвечает Лев Николаевич, беря в руки чашу. — Так что предлагаю хотя бы попробовать все, что дают.
Усмехаюсь, наблюдая за ним.
Жду, когда он попробует.
— Пусть первый глоток сделает женщина, — раздается прямо над нами голос администратора.
И вместо того, чтобы отдать чашу мне, генеральный подносит ее к моему рту. Продолжая удерживать сам.
— Только один глоток, — говорит он так, будто отдает мне приказ, тут же тяжко вздыхает и меняет решение: — Хорошо, максимум — два. Хотя ладно… оставьте мне хотя бы на донышке.
И я тоже смеюсь — негромко, не привлекая внимания.
Бросаю задумчивый взгляд на чашу, потом на мужчину, и смешинки в его глазах не позволяют зажаться, наоборот — сметают любые причины избежать этого странного действа.
Вино довольно приятное, хотя теплое и с корицей, поэтому я действительно ограничиваюсь одним глотком и отрицательно качаю головой, когда мне предлагают распробовать лучше.
— Слушайте, — вспоминаю я вдруг, — а когда мы будем меняться парами?
— Надеетесь пересесть к тому, кто пьет меньше, чем вы, и у кого будет полная чаша? — хмыкает он.
— Нет, ну правда. Как-то здесь странно. Ни колокольчика, ни обмена…
— Вы бы правда хотели с кем-нибудь поменяться? — интересуется у меня генеральный.
Осматриваюсь и вижу, что мало кто ведет себя так чинно, как мы. А заодно понимаю, что если меня заставят с кем-нибудь поменяться, если это будет непременным условием, я выбегу за дверь и приведу второго администратора.
Потому что эти мужчины явно будут ожидать большего, чем я готова им предложить. Им точно будет мало простого общения. Их уже безнадежно разбаловали!
Лысый вальяжно лежит на подушках, и я вижу еще большую часть его пуза, по которому катится капелька вина. Блондинка, которая в паре с ним, впрочем, ничего не имеет против, но, видимо, не находит поблизости рядом ничего подходящего, чтобы помочь ему вытереться, и слизывает с его живота вино языком. Блондинка, которая в паре с татуированным, макнув палец в вино, сама водит им по татушкам мужчины. А та, которая с перекаченным, набирает вино в рот и таким образом поит своего кавалера.
— Знаете, Лев Николаевич, — говорю я, оценив обстановку, — мне кажется, вам тоже нет смысла меняться.
— Я тоже так думаю, — соглашается он.
Киваю, хвалю его мысленно за сообразительность, заодно удивляюсь, как у нас четко сходятся мысли. По крайней мере, в некоторых вопросах.
А потом понимаю, что он никуда не смотрел.
Вернее, не так. Понимаю, что все то время, пока я крутилась по сторонам, он все так же смотрел на меня.
— А теперь, — вырывает меня из раздумий голос администратора, — вы поделитесь друг с другом теплом.
Понятия не имею, о каком тепле она говорит и кому это нужно, потому что мне отчаянно жарко, и хочется хотя бы глотка свежего воздуха, и чуть больше пространства.
— Пожалуйста, — с удивлением наблюдаю, как она приближается к нам, берет в руки мою ладонь, и щедро выдавливает на нее какое-то ароматическое масло с запахом цитруса. — Сделайте массаж своему мужчине. Начните с воротниковой зоны — пусть ваш мужчина снимет рубашку или хотя бы ее расстегнет. А потом уже, плавными жестами, можно приступить к остальному…
И пока я рассматриваю свои ладони, она улыбается и вкрадчиво спрашивает:
— Это удивительное ощущение — чувствовать под своими пальцами тело мужчины, разве не так?
Она отходит, снабжая маслом остальных девушек. Они принимаются чувствовать, так сказать, пальцами — мнут то, что им нравится больше. К счастью, это плечи, спина, у одной — пузо мужчины, но это может быть фетиш не ее, а его.
А я…
Я просто смотрю, как растекается масло у меня на ладони.
И старательно не смотрю напротив себя.
Потому что этот мужчина не мой. Он просто не может им быть. И делать ему массаж…
Но, видимо, догадавшись, что я не собираюсь к нему прикасаться, он снова ломает правила, и прикасается ко мне сам.
Глава 40
Алла
Я даже возмутиться не успеваю — настолько он действует быстро, а потом это уже не имеет смысла. Потому что он, мазнув по моей ладони своей, забирает масло себе и начинает вдумчиво его растирать.
