людей; о том, что пять воздушно-десантных дивизий сумели убить целых пять партизан вчера; о диком успехе многосерийного телефильма «Нейшнл Броуди стинг» — «Чудесные приключения в золотом веке капитализма». Кармоди узнал также и о беспрецедентном патриотизме «Дженерал моторе», пославшей полк миссионеров на границу Камбоджи. И тут они дошли до 106-й улицы. Пока Кармоди не было, здесь снесли несколько домов, и на их месте выросло новое сооружение. Издалека оно выглядело как замок.
— Работа великого Дельваню, — сказал Марунди, — автора «Капкана Смерти-66» — знаменитой нью-йоркской эстакады, по которой еще никто не проехал от начала до конца без аварии. Это тот Дельваню, что спроектировал башни Флэш-Пойнт в Чикаго — единственные трущобы в мире, которые честно и гордо были задуманы именно как наисовременнейшие трущобы и объявлены «необновляемыми» Президентской комиссией по художественным преступлениям в Урбанамерике.
— Да, помню. Уникальное достижение, — согласился Кармоди. — Ну а это новое как называется?
— Шедевр Дельваню, его опус и гнус. Это, друг мой, Дворец Мусора!
Дорога к Дворцу была искусно выложена яичной скорлупой, апельсиновыми корками, косточками авокадо и выеденными раковинами устриц. Она обрывалась у парадных ворот, створки которых были инкрустированы ржавыми матрасными пружинами. Над портиком глянцевитыми селедочными головками был выложен девиз: «Чревоугодие — не порок, умеренность — не добродетель».
Миновав портал, Кармоди и художник пересекли открытый двор, где весело сверкал фонтан напалма. Прошли зал, отделанный обрезками алюминия, жести, полиэтилена, полиформальдегида, поливинила, осколками бакелита и бетона и обрывками обоев под орех. От зала разбегались галереи.
— Нравится? — спросил Марунди.
— Н-не знаю, — замялся Кармоди. — А что это все такое?
— Музей. Первый в мире музей человеческих отбросов.
— Вижу! И как восприняли эту идею?
— К удивлению, с величайшим энтузиазмом! Конечно, мы — художники и интеллектуалы — знали, что все это правильно, и все же не ожидали, что широкая публика поймет нас так быстро. Но у нее оказался хороший вкус, и на этот раз публика сразу ухватила суть. Она почувствовала, что именно это — подлинное искусство нашего времени.
— Почувствовала? А мне что-то не по себе…
Марунди взглянул на него с сожалением:
— Вот уж не думал, что ты реакционер в эстетике!.. А что тебе нравится? Может быть, греческие статуи или византийские иконы?
— Нет, конечно. Но почему же именно такое?
— Потому что, друг мой Кармоди, в этом — лицо нашего времени, а правдивое искусство — отражение реальности. Но люди не хотят смотреть в лицо фактам. Они отворачиваются от помоев — от этого неизбежного итога их наслаждений. И все же — что такое помои? Это же памятник потреблению! «Не желай и не трать!» — таким был извечный завет. Но он — не для нашей эры. Ты спрашиваешь: «Зачем же все-таки об отбросах говорить?» Ну что ж! В самом деле! Но зачем говорить о сексе, о насилии и других столь же важных вещах?
— Если так ставить вопрос, звучит разумно. Но все же…
— Иди за мной, смотри и думай, — приказал Марунди. — И понимание вырастет в твоей голове так же, как в мире растет гора мусора.
Они перешли в Зал Наружных Шумов. Здесь Кармоди услышал соло испорченного унитаза и уличную сюиту: аллегро автомобильных моторов, скерцо — скрежет аварии и утробный рев толпы. В анданте возникла тема воспоминаний: грохот винтомоторного самолета, тататаканье отбойного молотка и могучий зуд компрессора. Марунди открыл дверь «Бум-рум» — магнитофонной, но Кармоди поспешно выскочил оттуда.
— И правильно, — заметил Марунди. — Это опасно для здоровья. Но многие способны провести здесь по пять-шесть часов.
— Уфф! — только и мог ответить Кармоди.
— А это гвоздь программы, — не унимался Марунди, — влюбленное мычанье мусорного грузовика, пожирающего помои. Прелестно, а? Дальше справа — выставка пустых винных бутылок. А наверху — копия метро. Она построена так, чтобы качаться на каждом шагу, а воздух кондиционирован всем дымом Весингауза.
— А там кто орет? — спросил Кармоди.
— Это записи знаменитых голосов, — пояснил Марунди. — Первый голос — Эда Брена, полузащитника «Грин Бэй Пэккерс». А тот, пискливый, подвывающий — синтетический звуковой портрет последнего мэра Нью-Йорка. А после этого…
— Давай уйдем отсюда, — взмолился Кармоди.
— Обязательно. Только на минуточку заглянем сюда. Здесь галерея настенных рисунков и надписей. Слово — левее — копия старомодной квартиры (пример старомодного романтизма, по-моему). Наверху — коллекция телевизионных антенн — британская модель 1960 года, если не ошибаюсь. Отметь их суровую сдержанность и сравни с кембриджским стилем 1959 года. Видишь ты роскошную плавность восточных линий? Вот это и есть народная архитектура в зримой форме.
Тут Марунди обернулся к Кармоди и назидательно сказал:
— Друг мой, смотри и уверуй! Это волна будущего. Некогда люди сопротивлялись изображению действительности. Те дни прошли. Теперь мы знаем, что искусство само по себе вещь со всей ее тягой к излишествам. Не поп-арт, спешу заметить, искусство преувеличения и издевательства. Наше искусство — популярное — оно просто существует. В нашем мире мы безоговорочно принимаем неприемлемое и тем утверждаем естественность искусственного.
— Именно это мне и не по душе, — сказал Кармоди… — Эй, Сизрайт!
— Что ты кричишь? — удивился Марунди.
— Сизрайт! Сизрайт! Заберите меня к чертям отсюда!
— Он спятил! — закричал Марунди. — Есть тут доктор?
Немедленно появился коротенький смуглый человек в халате. У него был маленький черный чемодан с серебряной наклейкой, на которой было написано: «Маленький черный чемодан».
— Я врач, — сказал врач. — Позвольте вас осмотреть.
— Сизрайт! Где вы, черт возьми?
— Хм-хм, м-да, — протянул доктор. — Симптомы резкого галлюцинаторного заболевания… М-да. Поверните голову. Большая твердая шишка на ощупь. Минуточку… М-да. Бедняга буквально создан для галлюцинаций.
— Док, вы можете помочь ему? — волновался Марунди.
— Вы позвали меня как раз вовремя, — сказал доктор. — Положение поправимое. У меня как раз с собой волшебное средство. Просто волшебное!
— Сизрайт!
Доктор вытащил из маленького черного чемодана шприц.
— Стандартное укрепляющее, — сказал он. — Не беспокойтесь, не повредит и ребенку. Приятная смесь из ЛСД, барбитуратов, амфетаминов, транквилизаторов, психоэлеваторов, стимуляторов и других хороших вещей. И самая чуточка мышьяка, чтобы волосы блестели. Спокойно!
— Проклятье! Сизрайт! Возьмите меня скорей отсюда!
— Не волнуйтесь, это совсем не больно, — мурлыкал доктор, нацеливая шприц.
И в этот самый момент Кармоди исчез.
Ужас и смятение охватили Дворец Мусора, и продолжался он, пока все не успокоились. А успокоившись, тихо удалились.
Что же касается Кармоди, то священник сказал о нем: «О, достойнейший, рано твой дух вознесся в то царствие, где уготовано место всех излишних в этой юдоли!»
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
А сам Кармоди, выхваченный верным Сизрайтом, погружался в пучины бесконечных миров. Он несся по направлению, которое лучше всего характеризуется словом «вниз», сквозь
