Позднее, лежа на массажном столе, она слышит, что мужчины вернулись и шумно поздравляют друг друга. Похоже Сильвен все время был за рулем, машина очень ходкая. Матильда думает, что они могли бы стать добрыми друзьями, если бы она попросила Селестена остаться тут на некоторое время. И при одной только этой мысли закрывает глаза.
Теперь три раза в неделю массировать ее приезжает специалист из санатория, здоровенный мужчина в очках, господин Мишло. Прежний, тренер Жорж Корню, сбежал три года назад с женой фармацевта из Дакса и женой рыбака из Кап-Бретона, к счастью, обе они были бездетными сводными сестрами по отцу, что лишало это событие определенной доли драматизма. Как говорит Бенедикта, «такие вещи случаются».
Отпустив господина Мишло, Матильда ложится загорать на террасе с видом на озеро. Она просит Сильвена принести ей шкатулку из красного дерева, откуда достает лишь письмо с признаниями Элоди Горд и прячет его. Остальные лежат там в хронологическом порядке, чтобы Селестену Пу было проще во всем разобраться.
Как и накануне, он сидит напротив нее, но стол тут квадратный из светлого полированного дерева, и теперь уже ест Матильда, наблюдая, как он читает рассказ о своей первой встрече с Даниелем Эсперанцей. Он не делает никаких замечаний до конца чтения, но по его лицу Матильда видит, как всплывают в памяти забытые подробности и как они его печалят.
Помрачнев, он говорит: «Странное чувство испытываешь, читая его рассказ, но все было именно так. Жаль, что я не понял тогда, какой славный человек этот сержант Эсперанца».
И подтверждает, что именно капрал Горд обменял свои башмаки и краги на немецкие сапоги Эскимоса. Оказалось, что они дружили в другом полку и там побратались. Капрал Горд страшно расстроился, узнав о несчастьях, выпавших на долю его друга. Ночью он даже порывался разрезать колючую проволоку, чтобы присоединиться к нему, но вмешался лейтенант Эстранжен, очень на него рассердившийся.
Он подтверждает и то, что отдал левую перчатку тому из осужденных, у которого не было одной руки, Манешу.
Но он не дает Матильде возможности расчувствоваться. И тотчас добавляет, что именно ему капитан Фавурье поручил отнести свое письмо вахмистру и, коли Эсперанца получил его спустя месяц в Вогезах, значит, армейская почта была не такой уж бездарной, как другие службы, включая генштаб.
Затем он прочитал письма осужденных. Комментируя письмо Эскимоса, он говорит: «Бисквитом звали капрала Горда. Хорошо, что они смогли помириться». А вот письмо Этого Парня его удивляет так же, как и Матильду. Прочитав его дважды, потом в третий раз, он отрубает: «Оно явно зашифровано. Пусть убьют моих отца и мать, если ошибаюсь».
Матильда просит его хоть на время оставить в покое отца и мать, она всегда считала, что в своей переписке Бенуа Нотр-Дам и Мариетта пользовались шифром. Может ли он расшифровать? Он отвечает, что у многих супругов, обрученных, любовников существовали свои способы обмануть цензуру. Например, некоторые слова имели двойной смысл, и понять их могли только те, кому они предназначались. Даже специалисту контрразведки разгадать все было бы не под силу. Существовали и другие способы, из которых ему известны три, наиболее простые. Первый назывался «прыжок блохи» и заключался в том, чтобы при чтении перескакивать через одно, два, три слова. «Карточка нежности» заключалась в том, чтобы читать только заранее обусловленные строки. Он, Пу, смеет утверждать, что Этот Парень не использовал ни один из этих способов, Матильда, мол, сама может в этом убедиться. Но существует еще «Лифт», который заключается в том, что слова выстраиваются на странице в таком порядке, что некоторые из них складываются в строку сверху вниз или наоборот, и надо точно знать заранее оговоренную точку отсчета, чтобы прочитать секретную фразу. Но для того чтобы разобраться в шифре Нотр-Дам, следует иметь оригинал письма, копия Эсперанцы ничего не дает.
Матильда выпивает чашку кофе с молоком и просит Селестена Пу прочитать следующее письмо, которое Уголовник продиктовал ему в закутке капитана Язвы. Насколько он помнит, если учесть, что Эсперанца выправил орфографию, в которой он никогда не был силен, это именно то самое письмо марсельца. Матильда говорит: «Его письмо тоже зашифровано. Крестная Тины Ломбарди сама мне сказала, вы убедитесь в этом в дальнейшем. Как вы считаете?» Он не знает. Но, вздохнув, говорит: «Ешьте. Не мешайте читать».
При чтении того, что разузнал Пьер-Мари Рувьер, он долго молчит, греясь на солнце и поглядывая на озеро и чаек, собирающихся на песке после отлива. «Так вот, значит, о чем говорил капитан перед смертью, — замечает он, снова присаживаясь к столу. — Выходит, майор Лавруй скрыл помилование Пуанкаре».
«С какой стати?»
«Откуда мне знать? Может, потому, что был подонком или хотел насолить вышестоящему начальству, а может, собирался все свалить на Фавурье. Какая разница! Я не удивлюсь, если узнаю, что он даже не прервал ужина, чтобы все уладить».
Письмо матери капрала Шардоло приводит его в растерянность. После Угрюмого Бинго он много раз общался с Юрбеном Шардоло. Война разлучила их только весной 1918 года. Шардоло ни разу не поделился с ним своими сомнениями, как, по-видимому, и ни с кем другим. Слухи на войне распространяются быстро как в траншеях, так и на отдыхе, он бы услышал.
«Вы много говорили об этом воскресенье?»
«Какое-то время. Говорили о наступлении, о погибших друзьях, о раненых, которым выпал шанс отправиться по домам. А потом, как я уже сказал, одна мерзость выталкивает другую, один день — другой».
«А пятерых осужденных не вспоминали?»
Тот опускает голову: «Для чего? Мы старались не говорить даже о погибших товарищах».
Затем перечитывает тот кусок письма, где говорится о сделанном Юрбеном во время увольнения признании родителям:
«Вы правы, мне все приснилось, но верно и то, что я видел всех пятерых мертвыми на снегу и один из них, если не двое, был совсем не тот, кого я ожидал обнаружить».
Он говорит: «Ничего не понимаю. Я и не знал, что Шардоло в понедельник оказался в Бинго. Мы находились в третьей траншее немцев, в трехстах метрах правее и на километр вперед. Для возвращения мы выбрали самый короткий путь».
«Кто еще вернулся в тыл в ночь с воскресенья на понедельник?» — спрашивает Матильда.
«Не помню. Я, например, был занят ранеными и жратвой. Мне бы никогда не пришло в голову рисковать жизнью и делать крюк под артобстрелом бошей».
Потом, подумав, продолжает: «В воскресенье вечером многие отправились в тыл перенести раненых, забрать боеприпасы, помочь пулеметчикам по частям перетащить их пулеметы. После того как командование перешло к сержанту Фавару, возникла изрядная сумятица. Хотя этот парень не терял головы в трудные минуты. В этом мы убедились, когда он стал лейтенантом при сражении в Шмен де Дам».
«Вы сказали, что кто-то видел тело Манеша, убитого выстрелами из Альбатроса, на снегу утром в понедельник. Но этот человек наверняка должен был пройти через Бинго. Кто это был?»
