— Придется потерпеть, — сказал я.
— Не так это просто, с малышкой. Я дам тебе еще пятьдесят.
— Нет. Ни за что! Большое спасибо, Делайла, но вы и так столько для нас сделали.
— Сынок, я без них обойдусь.
— Нет. Я не могу взять у вас деньги, Делайла. Это неправильно.
— А как насчет в долг?
— Пожалуйста, Делайла, не надо! Я буду чувствовать себя виноватым.
— Ладно. А что, если я на первый день упакую вам сэндвичи и добавлю что-нибудь такое, что не портится, — орешки, сухофрукты, крекеры? Идет?
— М-м-м… — Ох, как мне было стыдно. Я ведь, можно сказать, и так сидел у нее на шее. — Это было бы… здорово.
— По рукам. — Она поднялась и поковыляла на кухню.
Я пошел следом.
— Спасибо вам.
— Пустяки, сынок.
— Знаете, вышло не совсем так, как я себе представлял.
— А в жизни чаще всего так и бывает. Знаешь поговорку: «Хочешь насмешить Господа — поделись с ним своими планами»? Мария с тобой. Вы уезжаете. Это главное, верно?
— Да, конечно. Просто у меня такое чувство… Уж слишком большая ответственность.
— Мария растила эту девочку и справлялась. Справится и теперь. И о себе, похоже, способна позаботиться. Она сильная духом, твоя Мария. Так что не терзайся переживаниями, сынок, а просто иди вперед, шаг за шагом.
— Если б еще этот ребенок меня не боялся…
— Она всех боится, так что не бери в голову.
Я молчал, глядя, как Делайла намазывает ореховое масло на шесть ломтей белого хлеба. Аккуратно и ловко. Три взмаха ножом — и толстый ровный слой готов.
— А вас не боится.
— Это потому, что я ее не боюсь. Уловил, сынок?
В кухню зашла Мария — спросить, можно ли постелить одно из полотенец Делайлы поверх клеенки, которую она захватила с собой, потому что Натали еще, бывает, писается по ночам.
Так и закончился мой первый урок отцовства. С этого момента все проблемы предстояло решать самому.
12 МАРИЯ. До боли понятный вопрос
В первый раз этот вопрос прозвучал, когда я купала Натали в ванной Делайлы, замечательной знакомой Тони.
Натали почти не говорит. В смысле, она только начинает говорить. И когда она ответила Делайле про то, что «она не ляля», я чуть с дивана не свалилась. Столько слов от нее и за месяц не услышишь.
Так что уж чего-чего, а вопросов я от нее никак не ждала.
Я мыла ей голову — специальным детским шампунем. У знакомой Тони оказался настоящий детский шампунь, представляете? Дома-то мне приходилось следить, чтобы пена в глаза не попала, потому что Карл не разрешал покупать шампунь для детей, считал, что это идиотизм — покупать разные шампуни. Чересчур накладно. А здесь, в доме, где и малышей-то нет, нашелся детский шампунь. Честное слово, я будто попала в сказку, где все, чего пожелаешь, тут же падает тебе в руки. И мне страшно хотелось, чтоб так было и дальше. Пусть бы сказка продолжалась, раз я нашла в себе смелость и все-таки сбежала.
Я мыла Натали и разглядывала ее тоненькие ручки-ножки, выпирающие ребра. Уж очень она худенькая. Слишком худенькая. Нет, она у меня не больная, ничего такого. Я точно знаю, я носила ее в больницу.
Доктор сказал, что с ней все в порядке, а я спросила: «Тогда почему она такая худая?» Он ответил — мол, «слабая конституция» или что-то вроде того. Я все допытывалась, чтобы объяснил, но поняла только, что со здоровьем у Натали проблем нет. «Просто она такая». Смешно. Врачи вообще смешные. И ученые тоже. Непременно им надо придумать названия тому, что не могут объяснить, а иначе им ночью не спится.
Мне иногда кажется, что моя девочка пытается исчезнуть. Вроде как вычеркнуть себя из этого мира.
Может, там, куда мы едем, она станет лучше кушать? Может, мы обе будем больше кушать?
Размечтавшись, я и Натали начала рассказывать, как будет хорошо там, куда мы едем. Сочиняла на ходу, конечно, — откуда мне-то знать? Но я главное говорила: что никаких скандалов больше не будет, что мы сможем делать все, что захотим, когда захотим.
Я не сказала, что и бить меня тоже там не будут, — чтобы не огорчать Натали, если она что-то запомнила.
Тут-то она и задала вопрос, которого я не ожидала:
— Иде Си Дей?
Я так удивилась! Целую минуту соображала, что ей ответить.
— Он дома, солнышко. С папой. Си Джей будет с папой. А мы с тобой уедем туда, где нам будет хорошо.
Я смыла остатки шампуня. У нее замечательные волосики. Не очень густые, конечно, зато такие мягкие, такие блестящие. Целый день бы их гладила…
— Иде Си Дей?
— Дома, солнышко.
— Иде Си Дей?
Только на третий раз я наконец сообразила, о чем вопрос. Натали ведь совсем мало слов знает, и, когда хочет о чем-то спросить, нужно обходиться этими немногими словами.
Я поняла, что Натали твердит свое «Где Си Джей?», потому что не может спросить: «Почему Си Джея нет с нами?»
В душе я очень рассчитывала, что мне не придется ничего никому объяснять про Си Джея. Ведь там, куда мы едем, нас совершенно не знают.
— Он с нами не поедет, солнышко.
— Иде Си Дей?
Перевод: Это еще почему?
Если б я могла попросить Натали не говорить этого при Тони! Но я не могла. Карл именно так и сделал бы. Карл как раз из тех, кто запросто учит людей, что им позволено говорить, а о чем надо молчать. А я совсем не хочу превратиться в Карла.
Оставалось только одно — скрестить пальцы и надеяться, что Натали высказалась и теперь выбросит этот вопрос из головы.
Она-то, может, и выбросит, а я?.. Ощущение сказки сразу растаяло.
Я здорово умею притворяться. Вернее, закрывать глаза даже на самые важные проблемы. Пока кто-нибудь мне не напомнит, что проблема никуда не исчезла. Для меня, наверное, слишком важно, что обо мне думают другие. Один доктор сказал, что я «смотрю на себя глазами окружающих людей». Это было сразу после смерти мамы.
Я думала, что речь только о взрослых «окружающих людях». Ничего подобного. Оказывается, даже двухлетний ребенок одним-единственным вопросом может вызвать во мне гигантское чувство вины.
— Давай поговорим о чем-нибудь веселом и смешном, солнышко.
Говорить пришлось мне. Натали и рта не открыла.
13 СЕБАСТЬЯН. Одно лицо на свете
Натали отказывалась спать, пока Мария не легла рядом с ней в постель Делайлы. И даже потом все не засыпала и не засыпала. В итоге я устроился на своем диванчике один. А Делайле пришлось делить постель еще с двумя женщинами. Ну и хорошо. Наверное. Вдвоем на узком диванчике мы с Марией все равно не поместились бы. Я бы, конечно, постелил нам на полу — если бы не ее сломанные ребра. И вообще — где бы мы ни спали, все равно ведь не одни…
