И вот, мистер Уолворти, я сижу в той же камере, куда меня определили год назад. У вас есть все основания предположить, что я ее хорошо знаю. Но вы ошибаетесь. Я не так хорошо ее знаю, просто потому, что никогда ее пристально не изучал. До того момента, как был оглашен тот невероятный приговор, я рассматривал ее как временное пристанище, промежуточный пункт на моем пути к свободе. Но теперь я не могу так к ней относиться. Поскольку прежде у меня была надежда, а теперь ее почти не осталось. Я много раз расхаживал по камере, но никогда не задумывался о ее площади. Ее длина и ширина просто задавали ритм моим мыслям о надежде и отчаянии. Сейчас же, шагая по ней, я считаю. Три метра в длину, два в ширину — что ж, по-моему, могила тут вполне поместится.
Сегодня ко мне на свидание придут мои родные. И Мэтью придет, правда, Сьюзен с детьми уехала повидать свою мать. Жалко, конечно. Я давно не видел Сьюзен. Начальник тюрьмы пустит нас в отдельную комнату, где мы сможем посидеть все вместе и выпить чаю с угощением, которое приготовит Люси. Мои дети уже больше не дети. Очень жаль, что я не вижу, как они растут. Я боюсь, что мы стали с ними чужими. Питеру уже шестнадцать. Он в этом году заканчивает школу. С такой фамилией ему пришлось нелегко. Я очень им горжусь. Но могу только сказать ему об этом. Я, как бывает при каждодневном общении, не могу до него ни дотронуться, ни приласкать его, ни поддразнить. Может, он уже слишком взрослый и дразнить его не получится, может, он слишком взрослый, чтобы смеяться моим глупым шуткам, но он точно недостаточно взрослый для того, чтобы так отважно переносить тяготы, свалившиеся на него из-за нашего имени. В письмах и на свиданиях меня уверяют, что на воле много делается для того, чтобы начать новый суд. Но сегодня они придут без новостей о нем. Принесут свои надежды, свою веру, свое доверие, и мне нужно будет разделять их оптимизм. Я попытаюсь, хотя в глубине души я в отчаянии.
Но я не имею права выпускать из рук перо. Просто не имею такого права. Без него закроется последняя дверь, которая может привести к освобождению, и я уйду в могилу, так и не доказав, что я невиновен. Мне где-то надо находить слова для своих угасающих надежд и слова, которые подпитают мой гнев. Потому что я боюсь, что гнев испарится, а если он исчезнет, его место займет апатия, а с ней — непрекращающаяся меланхолия. Так что я снова берусь за перо, и пусть оно стрелой несется по своему опасному пути. Вы уж потерпите, мистер Уолворти.
Дрейфус 27
Меня должны были навестить родные. Если не считать короткого свидания с Мэтью после суда, нам предстояло встретиться впервые с тех пор, как огласили приговор. Признаться, я боялся этой встречи. Мне было слишком стыдно.
Меня отвели в комнату для свиданий, усадили за стол, и я стал ждать. Я впервые увидел других заключенных, а они впервые увидели меня. Я догадался, что они ждут, хотят посмотреть, кто ко мне придет. Я уже знал, что про товарища по заключению можно много понять по тем, кто к нему приходит. Я надеялся, что мои будут одеты просто, безо всяких изысков. Хотя никто из моих родственников не одевается по haute couture[16], я очень волновался насчет их внешнего вида. А то, что я приговорен сидеть в этой тюрьме до конца своих дней, меня в тот момент мало заботило. Главным было, как будут выглядеть Люси, мои дети, Мэтью и Сьюзен. Мне и так было стыдно за себя, и я предполагал, что им так же будет стыдно за меня, и надеялся только, что это будет не очень заметно.
Пока я ждал, остальные дружелюбно болтали друг с другом — я им завидовал, но что-то меня настораживало. Они здесь были давно, освоились в заключении, свыклись с ним. Я боялся, что со временем тоже стану тут ветераном. Мне казалось, что надо перед ними извиниться — за то, что я такой несчастный. Мне вообще хотелось извиниться практически перед всеми — просто за то, что я здесь нахожусь. Я не знал, куда спрятать глаза. Боялся встретиться с другими заключенными, поэтому я просто уставился в стол. Я разглядывал поцарапанный пластик столешницы, истертой потными руками людей, ждавших посетителей — а те, бывало, так и не приходили, — или свиданий, без которых они были бы куда счастливее. Я думал о похоронах близких, на которые не смогу прийти, о свадьбах сыновей и дочерей, на которых все вопияло об отсутствующем госте. Еще я думал о всех браках, которые распались за этим пластиковым столом, и я мысленно простил Люси за то, что она меня оставила. Но тут я увидел ее, точнее, ее руку, накрывшую мою. Я поднял голову — она улыбалась мне. И в этот миг я был в ней абсолютно уверен, но в то же время я чувствовал, что не заслуживаю такой преданности. Должен признаться, когда я посмотрел на нее, я даже испытал некоторую неприязнь.
Я оглядел всех по очереди — своих детей, Мэтью, Сьюзен, и мне захотелось, чтобы они оказались как можно дальше отсюда. Кажется, они заметили, что мне не по себе.
— Нас что, слишком много пришло? — спросил Мэтью.
Как я мог ему сказать, что мне и одного его с лихвой хватило бы, что я хочу быть один, хочу зарыться в своем стыде.
— Ты невиновен, — шепнула Люси. — Мы все это знаем.
— От этого мне еще труднее, — сказал я.
Питер расставил стулья, и мы сидели, словно собрались обсуждать что-то за круглым столом, только вот темы подобрать не могли.
— Ты не должен терять надежду, — сказал Мэтью. — Мы подготовим апелляцию. За границей многие считают, что приговор неправосуден.
Меня немного озадачили его слова. Мой дорогой брат, который вообще-то был не очень разговорчив и старался высказываться односложно, уже начал говорить как юрист. Мне хотелось обнять его. У меня ком стоял в горле.
— Поговорите со мной, Питер, Джини, — сказал я. — Чем вы занимаетесь?
Я тут же пожалел, что спросил. Чем могли заниматься теперь дети Дрейфуса — разве что замкнуться друг на дружке, ходить, затыкая уши, чтобы не слышать насмешек и оскорблений, которые наверняка неслись им вслед, где бы они ни появлялись.
— Вы ведь знаете, что я невиновен? — спросил я.
Они оба кивнули одновременно.
— Всегда об этом помните, — сказал я. — Это вам поможет. Я не сделал ничего такого, за что вам было бы стыдно.
— Этого ты можешь нам не говорить, — ответил Питер.
— Что тебе принести? — спросила Люси.
— Я еще не знаю, что можно. Если разрешат, книги.
Я был рад, когда прозвенел звонок — час посещений закончился. Для всех нас напряжение было слишком велико.
— Не беспокойся, — твердил Мэтью. — Мы тебя отсюда вытащим.
Он так хотел чем-то утешиться, а я, увы, ничем не мог ему помочь.
Когда они ушли, я вдруг вспомнил, что за все время Сьюзен и рта не раскрыла. И по ее нарочитому молчанию я понял, что рано или поздно она по-своему, но предаст меня.
28
Ребекка Моррис была очень занята. За последние несколько месяцев она много чего раскопала. Но и ей надо было зарабатывать на жизнь, она же адвокат. Ей был необходим частный детектив, который помог бы ей вести расследование, и с разрешения Мэтью она его наняла. Она наметила для него обширное поле деятельности, нужно было следить за многими подозреваемыми, но одно направление, скорее всего, самое плодотворное, она оставила себе. Она решила лично провести расследование по Джеймсу Тернкаслу.
