Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
– Ну чо нажидать? Лежи не лежи, а на путик-то надо.
И он аккуратно выбрался из дупла. Осязание, обоняние, слух, зрение, вкус – всё усилилось и заострилось, как лезвие. Добавилась какая-то новая острота участия и стремительность, единство решения и действия, помысла и движения. Позыв прыгнуть, повернуть голову приходил сразу по всему телу, а не как раньше. Сначала мысль: «А пойду-ка я спе́рва простучу лёд топориком», а потом уже решение: «А теперь ступлю. Ногой». Нет, теперь всё шло быстро и ладно. Но была и важная разница. Раньше Федя, о чём-то думая, хватал краем ещё десяток соображений, и было ощущение обзора запаса, хранящегося в голове. А теперь мысли-то оставались прежние, но в его небольшой остроморденькой головёнке помещалась единовременно всегда только одна мысль. Среднего калибра. Остальные были будто в запасе: не то в лапы залиты, не то в дупле лежали, не то рядом ли бежали. Непонятно.
Меняться они могли быстро, но не входили в спор, и была исключена возможность обсуждать с самим собой этот случившийся замес человечьего и звериного. Царящая мысль была в монолит слита со стремительным, красивым и здоровенным котярой, тёмным с сединой и со светящимся оранжевым горлом.
Выскочив из дупла и услышав, как ширкнули в корни мыши, он, мгновенно внедрясь в обстановку, трепещущую звуками и запахами, побежал к своему путику. За ночь округу засыпало свежим снегом, будто в подтверждение, что новая книга открыта.
По дороге он попытался подбежать к рябчиной лунке, но рябчик ракетно вылетел, и тотчас с полянки оглушительно поднялся весь выводок и расселся по ёлкам. Запах он чувствовал, но рябчики исчезли. Они были как короткие мысли, которые не надо додумывать – затаилась, и ладно. У Феди и раньше случалось: подлетит соображение и то одним боком повернётся, то другим, и думается: ты бы не вертелось, не путало. А оно пуще вертится, перья топырит, хохолок и на него ещё всякие подлетают, спорят, морочат. Беспокойство одно. Лучше бы тихо сидели.
Федя выбежал на путик, протоптанный снегоходом. Прямоугольная канавка была плавно обведена свежим пухляком. Федя оказывался теперь в её низу и края канавы видел из-под низу. Снег был настолько пухлым, настолько свежесозданным и такого крупного помола, точнее, поморозки, что состоял из синеватых игл, перекрещенных необыкновенно просторно и воздушно. Иглы были то мохнатые, то гранёные.
– Так… Крючок, крючок… – Федя подбежал к капкану, посмотрел по сторонам. – Надо сухой, хотя неизвестно ещё, как лучше… Таскать этот дрын по путику? Ещё и кедровки просмеют. А с другой стороны, каждый раз палку искать…
Запусканием капканов называется их рассторожка, захлапывание, как иные говорят. Фёдор-охотник запускал специальным железным крючком, похожим на плоский костыль. Костыль был вделан в расселину на черенке деревянной лопатки. Такая лопатка имеет длинный черен и используется как посох. Лопасть её изогнута, как ложка, чтоб удержать снег.
Теперь предстояло приспособить подобие. Федя нашёл сухонькую пепельно-серую еловую палочку, взял в зубы и, подойдя к капкану, стоящему в дуплянке, аккуратно тыкнул палочкой в тарелку. Капкан сработал так оглушительно и резко, что Федя подпрыгнул. Но потом спокойно, мордочкой к лесу, съел приваду – кусок рябчиной спинки. Потом пробежал к следующей дуплянке, подобрал еловую палочку, снова запустил капкан и съел отличную глухариную шейку с чёрным перышком. Пробежал дальше, обойдя кулёмку: безопасность прежде всего – только капканы на земле и в дуплянке, никаких кулёмок и жердушек: слишком сложны в запуске. Четвёртой ловушкой был капкан на земле в основании кедра. В загородке из жердей и с пихто́вой крышей. В глубине за капканом лежал объеденный до косточки кусок глухарятины в точках мышиного помёта. В корнях жили мыши. Федя уже сбил первый голод и брезгливо пропустил ловушку. Зато в следующей дуплянке ждал кусок глухариной грудины с отличным пластом белого мяса.
Федя потрусил дальше, слыша переговоры синиц по поводу его занятия и пуская мимо: всех слушать – уши опухнут. А они нам пригодятся. Вдруг… на дорогу выбежал соболиный след. Федя как вкопанный замер. «А ты ещё кто такой?!» След был ночной, небольшой. Самочка. Он попрыгал по следу, изгибаясь по-соболиному, складываясь как варежка. Раздражение и возмущение сменились расположением: пах след чудно, очень милой и аккуратной показалась сама побежечка… Федя встрепенулся и напружинился – впереди раздавалось позвякивание капкана, живое биение, сухая поскрёбка коготков по дереву. Он побежал и увидел в жердушке, прибитой к рыжей зарубке на кедре́, соболюшку. С капканом на передней лапке она сидела на кончике жерди.
– Собо́ля, миленький, выпусти! Пожа-луй-стаааа! – залилась плачем соболюшка. – Придумай что-нибудь, пропадаю! – И Федя, настроившийся ревниво и поучительно, аж мордочкой дёрнул от досады: «Вот угораздило!»
– Да погоди, не верещи, тихо сиди, не хватало ещё, Пестря учует. Тогда уж точно пропадешь, – заворчал Федя, не представляя, как разжать пружину, плоский «ласточкин хвост». – И как тебя угораздило?! Не видишь, железо! Лапка ты…
«Хуже некуда. И жалко, смотри, какая приглядная. Ну как сделать-то? Как? Кедрина если б упала на пружину… Да куда там! Если б ещё на полу капкан был. А тут на весу. Упереть некуда».
– Ой пропаду, моя! Мороз даванёт – и прощай! – не унималась Лапка. – Ты же такой большой, красивый, ну придумай что-нибу-у-у-удь! Пусть я тебе на поругу, но и в воле твоей!
И она, дёрнувшись, сорвалась с жердушки и, бренча цепочкой, забилась на весу, закручиваясь, складываясь и пытаясь сама по себе залезть.
– Да успокойся ты, вздо́хня! Сиди тихо, а то уйду. Тихо сиди! Не рыпайся.
– Всё-всё-всё, моя. Сижу. Сижу. Только не убегай.
– Вот и сиди. И так полтайги взбаламутила.
Неподалёку стояла пихтовая сушина, квадратно по волокнам издырявленная. На ней сидели два трёхпалых дятла. И, видно, на суматоху шёлково-шумно подлетел и подлип к пихте́ Желна. Здоровенный чёрный дятел с красной головой.
«Доверещалась. И без твоего цокота тошно. Чо делать, ума не приложу. Совсем уж глупость… А и глупость придумаешь, когда выхода нет. Какого-нибудь волка выцепить, чтоб капкан зубами разжал… Да н-но. Тот в жизни не притронется к железу! Чо смеяться? И вообще, тип мутный. Связываться с такими…»
– Ну, что? Что? Ты придумал? Может, волка? – пискнула Лапка.
– Да какого волка?! – раздражённо прицыкнул Федя. – Я вот думаю… – Он задумчиво оглядывал тайгу. – Я вот думаю… вот если вот оленя… Они и ребята нормальные, ну и найти проще, где-нибудь на тундре шарятся. А главное, тут хоть понятно, как действовать.
– Но, – сказал Первый Трёхпалый дятел, – так-то… можно попробовать.
Все три дятла уже подлетели поближе и сели на обломыш ещё одной сушины. Феде даже показалось, будто они воткнули свои клювы в деревину, как ломы или лопаты, и те остались, словно насадки какие-то. А сами, чуть не облокотясь на них, судачат:
– Да ково пробовать? Где олень однёрку одавит? – фыркнул Второй Трёхпал. – Чо собирать-то?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
