– Да, – не своим, каким-то деревянным голосом сказала она в трубку, – да, я слушаю тебя, Георгий.
При этом она безжалостно кусала губы и вообще выглядела так, словно и впрямь собиралась вот-вот грянуться в обморок. Преодолев неловкость, Сергей Воронцов подался к ней, еще не зная толком, что собирается делать, как именно помогать начальнице, но она заранее решительно отвергла его помощь, сделав нетерпеливый жест в сторону двери: дескать, уйди, не мешай, дай спокойно поговорить. В общем, нечего уши развешивать...
Это было так на нее непохоже, что Воронцов очутился в коридоре раньше, чем успел обидеться или хотя бы подумать, стоит ли вообще осуждать Светлану Петровну, ведь, мягко говоря, ситуация неординарная. Здесь он поразмыслил и пришел к выводу, что обижаться, наверное, все-таки не надо, но этот случай частично оправдывал его намерения.
Больше не тратя времени даром, Воронцов спустился в вестибюль, стрельнул у знакомого телефонную карточку и из установленного недалеко от главного входа таксофона позвонил генералу Потапчуку, чтобы договориться о встрече.
* * *
Расплатившись с таксистом, Светлана Петровна Морозова вышла из машины и остановилась, в нерешительности оглядываясь по сторонам. Грязно-желтое, с обильной гипсовой лепниной, построенное в стиле сталинского ампира здание возносилось над ней, вонзаясь в безоблачную майскую синь своими бесчисленными башенками, арками, шпилями и титаническими, хорошо различимыми даже на таком расстоянии фигурами рабочих и колхозниц, украшавшими фронтон. Зеркальные стекла витрины на первом этаже отражали ее замершую на фоне оживленной московской улицы фигуру; она еще хранила остатки девичьей стройности, и многие мужчины смотрели вслед, когда Морозова шла по улице.
Пока Светлана Петровна, глядя на свое отражение, нервно поправляла прическу, из стоявшего поодаль приземистого, сверкающего черным лаком автомобиля выбрался высокий и широкоплечий молодой человек, одетый как манекен в витрине дорогого бутика, с малоподвижным лицом профессионального охранника. Он пересек вымощенную цветными цементными плитами стоянку и остановился перед Морозовой.
– Светлана Петровна? – негромко уточнил он. – Здравствуйте. Пойдемте, вас ждут.
Деликатно придерживая под локоть, он помог ей подняться по ступеням высокого крыльца, распахнул огромную, сверкающую зеркальными стеклами дверь, зачем-то заглянул вовнутрь и лишь затем посторонился, давая женщине возможность войти в полутемный, прохладный, тоже сплошь зеркальный, увитый какой-то экзотической зеленью вестибюль. Наперерез им, сияя золотом галунов, кинулся пожилой, величественный, как памятник, швейцар, один вид которого вызывал робость и желание поскорее уйти. Сопровождавший Светлану Петровну молодой человек, однако, и не подумал робеть, а лишь отстранил швейцара, как будто тот был подвернувшимся под ноги неодушевленным предметом. При этом в руке, уверенным жестом отодвинувшей назойливого привратника, как будто мелькнула какая-то бумажка, имевшая характерный серовато-зеленый оттенок, но Светлана Петровна не была в этом уверена: она так волновалась, что почти ничего не замечала вокруг. Как бы то ни было, швейцар, кажется, остался доволен: идя через вестибюль к гостеприимно распахнутым дверям обеденного зала, Светлана Петровна краем глаза заметила в зеркальной стене отражение его согнувшейся в подобострастном полупоклоне фигуры.
На входе в зал молодой человек одним движением брови убрал с дороги поспешившего им навстречу метрдотеля, и тот послушно растворился в блеске серебра и хрусталя, ослепительной белизне крахмальных скатертей и теплом матовом сиянии красного дерева. Обставленный со строгой роскошью зал с его золоченой лепниной, вощеным паркетом, уникальными росписями стен и потолка, с которого свешивались тяжелые, оправленные в тусклую бронзу водопады хрусталя, проплыл мимо Светланы Петровны, как во сне. Она впервые была в этом ресторане, но сейчас ей было не до красот интерьера – ее ждал Георгий. После стольких пустых, холодных лет, понапрасну растраченных в малогабаритной однокомнатной келье, он снова ждал ее – ее! И что с того, что время упущено, молодость ушла без возврата, а любовь стараниями режиссеров телевизионных сериалов превратилась в безвкусный суррогат, в жвачку, которой тебя насильно кормят каждый божий вечер? Сейчас, когда Георгий снова, как когда-то, назначил встречу, Светлана Петровна вдруг обнаружила, что угли старого костра еще теплятся под толстым слоем холодного серого пепла, – обнаружила без удивления, приняв это как должное, словно так и должно было быть.
Сопровождающий подвел ее к тяжелой бархатной портьере, что закрывала вход в отдельный кабинет. По обе стороны стояли еще двое таких же, как он, молодых, плечистых, похожих на ожившие манекены, и один из этих двоих отодвинул портьеру, а другой так и остался стоять, сложив на животе мощные руки и глядя прямо перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом.
Светлана Петровна вошла, и тяжелая ткань беззвучно упала у нее за спиной, отгораживая от внешнего мира. Георгий поднялся навстречу из-за накрытого стола – постаревший, толстый, с нелепой артистической прической и молодыми, теплыми, такими памятными ей глазами. Молча поцеловав гостье руку, он извлек откуда-то роскошный букет ее любимых гладиолусов. На столе словно по щучьему велению возникла хрустальная ваза редкой красоты, и кто-то черно-белый, как пингвин, тихо взял у нее цветы, поставил в вазу и так же тихо исчез за портьерой, повинуясь нетерпеливому жесту Георгия.
Он отодвинул для нее стул, усадил ее и сам уселся напротив. Улыбка у него тоже не изменилась, осталась такой же светлой и открытой, хотя сейчас в ней сквозила, легкая грусть.
– Здравствуй, – сказал он. – Сколько лет, сколько зим! Честное слово, глазам своим не верю. Ты совсем не изменилась! Все такая же красавица. Если бы ты знала, как я рад тебя видеть! Я так скучал, ты просто не поверишь.
Это были не совсем те слова, которых ждала Светлана Петровна, совсем не те. Но не надо судить его строго: он почти наверняка был смущен не меньше, а может быть, и больше, чем она сама.
– Если скучал, мог бы позвонить, – все-таки сказала она. – Живем в одном городе...
– Э, что об этом говорить! – воскликнул он с поспешностью, которая слегка уколола Светлану Петровну. – Говорить можно много, но что толку? Что бы я ни сказал, это будет одновременно правдой и ложью. Жизнь... Жизнь с нами делает, что хочет!
– Она с нами или мы с ней?
Георгий Луарсабович тяжело, шумно вздохнул.
– Неправда, – сказал он. – Не мы – она. Я не хотел, чтобы так вышло, ты не хотела, чтобы так вышло, – никто не хотел, слушай! А вышло все равно то, что вышло. Я толстый, некрасивый и одинокий, а ты молодая, красивая и тоже одинокая... Кем надо быть, скажи, чтобы этого хотеть? Давай лучше выпьем, – предложил он, хватаясь, как за спасительную соломинку, за бутылку красного вина. – Выпьем за любовь!
– А тебе не кажется, что пить за любовь нам уже поздно? – спросила Светлана Петровна.
Гургенидзе замер в неудобной позе, перегнувшись через стол с бутылкой в руке.
