На выходные надо будет поехать к Дженни. Да и вообще хорошо бы уехать из Кембриджа надолго, пока все не уляжется. Может, взять отпуск?
Сейчас только вторник; до выходных еще целая вечность. А так хочется выяснить, что происходит. Тем более что Кинг совершенно не мог работать — все его мысли были заняты другим.
В четверг Джоанна зашла к нему в кабинет и спросила, не приходил ли опять этот псих.
— Уоррен? Нет, не приходил. И скорее всего не придет. И бояться нам нечего: для себя самого он опаснее, чем для других.
Чарльз сидел за столом; Джоанна присела на край стола, почти вплотную к нему. Разумеется, при такой расстановке его взгляд волей-неволей уперся ей в ноги.
— Это те самые, что вы мне подарили, — я про чулки. Симпатичные, правда? — Быстрый взгляд через плечо, на открытую дверь — убедиться, что в коридоре никого нет; потом — вытянуть ногу, демонстрируя чулок. — За мной должок так и остался. Я не забыла.
Очередной оборот колеса. Новый круг в жизни Чарльза. Скоро он будет спать с Джоанной.
Роберт куда-то пропал, не звонил всю неделю, а Кингу от этого было только легче. В пятницу вечером он позвонил Дженни на работу и сказал, что завтра приедет. Разговор получился натянутым — да, им надо о многом поговорить. И еще он хотел забрать запасной ключ от своей квартиры.
В субботу утром он сел на поезд, приехал в Лондон и пришел в ее крохотную квартирку на Бэйсуотер. В последний раз. Со дня их знакомства не прошло еще и полутора месяцев — с того дня, когда она чинила велосипед на бульваре. Кинг еще помнил то возбуждение, что охватило его, когда он впервые увидел эту многообещающую ложбинку в глубоком вырезе ее блузки.
Когда он вошел, оба старательно сделали вид, что все в порядке. Они даже обнялись. Теперь она стала для него чужой. Он думал только о том волоске — и присмотрелся к ее прическе; да, это был ее волос. Точно такой же выпавший волос лежал сейчас у нее на плече. Кинг осторожно подхватил его пальцами; она взглянула на него с недоумением. Он улыбнулся.
Она ушла на кухню домывать посуду — попытка слегка успокоиться. Кинг оглядел квартирку — пародия на домашний уют в миниатюре; он вспомнил, как ему показалось, тогда, в первый раз, что он попал в кукольный домик девочки-первоклашки. Но Дженни — не девочка-первоклашка. Она давно уже выросла.
Он откинул занавеску в цветочек, за которой скрывалась кровать; присел на краешек, и кровать скрипнула, как старая детская коляска. Она вошла в комнату и села рядом. Ни он, ни она не знали, что сказать, и машинально начали целоваться. А потом как-то так получилось, что они стащили друг с друга одежду и легли на кровать. Она втащила его на себя. Но теперь она стала для него чужой.
Два реактива для одного опыта. Два бездушных химических реагента сливаются — трахаются, — потом отстаиваются и делятся на слои, которые не смешиваются между собой. Две колбы на полке; на одной написано «любовь», на другой «предательство»; и эти колбы сейчас опрокинулись над их обнаженными телами; кровать тихонько поскрипывала. Другие колбы: «страх» и «желание» — их тоже, не глядя, пустили в ход — тела уже были мокрыми от пота. Двигаясь ритмичными толчками, Кинг обхватил ее голову, зарылся пальцами в пушистые волосы, а сам в очередной раз попытался решить, как начать разговор — как узнать правду. Как вытянуть из нее все, но чтобы при этом она не догадалась, что он все знает. Знает, что она сделала.
Их тела бились друг в друга, боролись против незримой силы — единой силы, воплощавшей в себе добро и зло, волю и страсть; толчки и рывки, Дженни зажмурилась и скривилась, словно от боли. Потом она постепенно расслабилась. И вот битва окончена.
Он вышел из нее и лег на спину. Она спросила: тебе хорошо? Он ответил — хорошо. Он говорил тихо, не отрывая глаз от потолка — единственное место в квартирке, которое Дженни не смогла отмыть. Слишком высоко, не достать. Этому страшному, грязному потолку было не место в опрятном и чистеньком кукольном домике первоклашки. Совершенно не место.
Она погладила его по лицу, по груди, по плечу. Что было не так? — спросила она. Все в порядке, ответил он. Он еще не закончил обдумывать предстоящий разговор. Ничего конструктивного в голову не приходило. Похоже, придется спросить ее в лоб.
— Я тут много думал в последнее время, — сказал он. Она спросила: хочешь об этом поговорить? В голосе прозвучали тревожные нотки. Не сейчас, сказал он. Попозже.
Она встала и, обнаженная, подошла к окну — он смотрел на ее спину; плавные изгибы линий от шеи до ягодиц. Она смотрела куда-то вдаль, сквозь крыши, сквозь серые тучи.
— У тебя теперь есть другая? — спросила она. Он сказал — нет, но ему самому показалось, что его голос прозвучал неискренне. Иногда очень трудно произнести фразу так, чтобы тебе поверили, даже если ты говоришь правду.
— Можешь сказать мне правду, Чарльз. Я просто хочу понять, что происходит.
— С чего ты взяла, что у меня есть другая?
— Ты стал таким далеким. О чем ты думал сейчас, когда занимался любовью? — Она повернулась, чтобы видеть его лицо — чужое, незнакомое тело. Коричневатые кружки вокруг сосков — он так мечтал их увидеть, когда познакомился с ней на бульваре и заглянул в низкий вырез ее блузки. Треугольничек темных спутанных волос — и все его сомнения — а нужных слов никак не найти. Она стояла спиной к окну; свет окутывал сиянием ее волосы. Он ничего не хотел от нее. Он не хотел знать, что она сделала и почему. Если она его обманула, она и сейчас не ответит на его вопрос. Вернее, ответит, но будет лгать.
Кинг встал с кровати:
— Мы ведь совсем не знаем друг друга, да, Дженни?
Она по-прежнему стояла спиной к льющемуся из окна свету:
— Думаю, я все равно никогда бы тебя не узнала. В смысле, по-настоящему, Чарльз. Ты бы мне не позволил. Мне тебя жаль.
— Жаль? — изумился он.
— Вокруг тебя столько всего интересного и столько людей, которые тебя любят. А ты причиняешь им столько боли. Видимо, по-другому ты просто не можешь.
— Почему ты это сказала?
— Потому что мне очень больно. А я люблю тебя.
Кинг начал одеваться. Его вдруг почему-то смутила собственная нагота.
— Я не хочу делать тебе больно, Дженни. Просто я не хочу, чтобы мы стали слишком близки, вот и все.
— Но почему? Что в этом плохого, когда люди становятся близкими? — Она подошла к нему, положила руки ему на плечи, пристально посмотрела в глаза. — Что в этом плохого, когда человек позволяет себе что-то чувствовать, Чарльз?
Он отстранился.
— Я могу чувствовать, Дженни. И чувствую. Вот к тебе, например. Просто мне кажется, что у нас ничего не выйдет.
— Но почему? Что вдруг пошло не так?
Он с трудом подбирал слова:
— Все было не так с самого начала. Знаешь, я очень жалею… Мне надо было сначала узнать тебя получше, как друга. Все получилось так быстро. — Она явно не понимала, о чем он говорит. — Дженни, ты мне очень нравишься, правда. Но я совершенно тебя не знаю. Я не знаю, можно ли тебе доверять.
